Как тут не вспомнить конец Ленина?!

Аморализм личного и государственного поведения больших и малых персон проистекал, помимо прочего, из их двойственного отношения к сюзерену. Они не могли устранить его, многим из них такая мысль казалась кощунственной, к тому же между Петром и остальными стояла гвардия — коллективное альтер эго царя-реформатора. Но и жизнь под его рукой становилась для них все тяжелее. Потребность в протесте принимала дикие формы расхищения государственного достояния. Стяжательство становилось уродливой заменой органичной для каждого из них формы деятельности. В стяжательстве была необходимая им "теплота", внятный их душе человеческий оттенок, в противовес железной холодности возникавшей системы…

Не зная других способов, Петр сдерживал корыстное буйство своих соратников и бунтование уверенных в его антихристовой природе низов, ужасавшихся наступающему на них чудовищу, с помощью палки, и только палки, — гвардии, армии, дыбы, кнута, плахи.

Реформатор-европеец князь Дмитрий Голицын, стоявший за Алексеем, уже знал, что эти механические "сдержки" ненадежны и для страны разрушительны, что нужно принципиально менять характер "сдержек". Об этом догадывались многие. Даром ли через двенадцать лет после убийства царевича Алексея, казни Ки-кина, ссылки князя Василия Долгорукого сотни аристократов и простых дворян поставили свои подписи под конституционными проектами, не только ограничивающими самодержавную силу, но и вводящими все общественные силы в новые, гибкие соотношения европейского типа.

Буйный Ягужинский, генерал-прокурор, главный блюститель петровской машины в последний период, как мы увидим, будет в январе 1730 года просить членов Верховного тайного совета "прибавить как можно воли", то есть ограничить самодержавие. Но те, кто страдал и от деспотизма самодержца, и от неистовства ягужинских, были еще более заинтересованы в законном регулировании общих взаимоотношений.

Эта идея уже созревала в середине 1710-х годов, когда люди из близкого петровского окружения, рискуя головами, толковали с Алексеем о том, что у нас не как в Европе и царь что захочет, то и делает…

Князь Василий Долгорукий был закован и отправлен в ссылку, но вообще "дело царевича Алексея" унесло сравнительно мало жертв, несмотря на большое число замешанных.

Петр понял масштаб оппозиции и нецелесообразность углубления розыска. Нужно было или опустошить ряды соратников, или делать выводы из массового недовольства и менять характер реформ, приближая их в большей степени к европейским образцам.

На последнее Петр, с его мироощущением старо-московского деспота, способен не был. Он выбрал третье. Люди оппозиции были взяты под пристальное наблюдение. Князя Дмитрия Михайловича вызвали из Киева в Петербург — на почетный и важный пост президента Камер-коллегии. Тут он и остался — на глазах.

"Бунт Алексея" — вернее, подступы к нему — был для просвещенной оппозиции первой надеждой изменить движение реформ и судьбу России. Надежда не сбылась, но силы остались.

Впереди был 1730 год.

Петр оставил своим наследникам державу, мощную в военном отношении, внушающую страх и уважение соседям, но экономически разоренную, а психологически — подавленную и растерянную.

Бюджет был катастрофически перенапряжен военными расходами. По подсчетам Милюкова, в 1725 году расход государства на армию, флот, гвардию, артиллерию, гарнизоны, иррегулярные части составил 5 974 084 рубля, а на все остальные нужды — 2 367 470 рублей. То есть военные расходы (в мирное время!) составляли без малого три четверти бюджета.

Подушная подать, резко увеличившая государственный доход, основанная на безликой переписи, очень скоро выявила свою принципиальную несправедливость. Дело было не только в том, что налог не был дифференцированным — не учитывал имущественных возможностей тяглеца, не учитывались и количественные изменения. Это не было недосмотром. В инструкции, которой снабжались офицеры, распределявшие полки на содержание крестьян, говорилось: "Которые души в сказках были написаны, а после того померли, — и таковых из той переписи никою не выключать". Живые, в число которых входили и грудные младенцы, родившиеся хоть за неделю до переписи, должны были платить за мертвых. Таким образом, как точно комментирует эту инструкцию Милюков, "ревизская душа стала счетной, а не реальной душой".

Военные люди разных рангов бесчинствовали по деревням.

После смерти императора выяснилось, что количество налогоплательщиков сокращается. Основной причиной было бегство крестьян. В массовом виде оно началось сразу по введении нового налогового порядка. После безжалостного подавления восстаний бегство стало единственным спасением от невыносимых условий жизни.

Кроме традиционного бегства на Дон и в иные казачьи земли крестьяне теперь устремились за границу.

В сенатском журнале за 6 марта 1723 года записано, что сенаторы "имели разговор, и разсуждено о беглых крестьянах из Российского государства за границы в чюжестранные государства". И результатом был указ об укреплении охраны границ. Это не помогло.

В 1724 году Сенат снова обсуждал эту проблему. Заставы на западной границе держал один драгунский полк. В Сенат поступали сведения, что на заставы "приходят беглецы, собравшиеся многолюдством, с ружьем и с рогатины и с драгунами держат бой, яко бы неприятели". И Сенат отдал распоряжение направить на границу дополнительные воинские силы, "и буде которые беглецы учнут проходить насильно, и по таким злодеям стрелять из ружья". В Сенате всерьез шла речь о размещении вдоль границ всей русской армии, чтобы остановить бегство подданных из державы. Сама постановка вопроса свидетельствует о масштабах бегства.

Еще в последние годы жизни первого императора людям трезвым и думающим стало ясно, что судорожно возводимая военно-бюрократическая система внутренне противоречива и не способна обеспечить эффективное управление страной. "Гвардейский аппарат" был формой чрезвычайной и мог существовать только при самом Петре.

Наспех сконструированная структура власти не давала и политического равновесия в верхах. Для ее функционирования требовался диктатор — внеюридическая организующая и регулирующая сила. После воцарения с помощью гвардии Екатерины I таким диктатором стал Меншиков. Но его напористости, энергии и сметливости было далеко не достаточно, чтобы отрегулировать взаимодействие групповых интересов и продолжить реформирование системы управления. Наоборот, его бестактность приводила в ярость большинство персон в Сенате. Союз между ним и князем Дмитрием Михайловичем Голицыным, равно как и лояльность к нему Долгоруких, были временными и вынужденными. Постоянная правительственная междоусобица замедляла ход необходимых дел.

К напряжению, идущему снизу, прибавилось нарастающее напряжение в верхах. В январе 1726 года разнеслись слухи о возможном государственном перевороте, направленном против Екатерины и Меншикова. Ждали похода на Петербург с Украины главных сил русской армии, которой командовал приверженец царевича Петра, сына казненного Алексея, фельдмаршал князь Михаил Михайлович Голицын. Впервые возникла опасность столкновения армии и гвардии.