Сам Тауэр благополучно пережил две мировые войны. Вильгельм Завоеватель наверняка изумился бы, узнав, что Тауэр выдержал две воздушные атаки — ведь норманн строил эту каменную громадину как защиту исключительно от стрел, копий и снарядов примитивных метательных машин. И в первую, и во вторую войну предпринимались попытки разрушить Тауэрский мост; бомбы падали в опасной близости от крепости. В ходе последней войны на территории крепости было зафиксировано пятнадцать прямых попаданий авиабомб. Как ни удивительно, ни одна из них не причинила серьезного ущерба. Вдобавок Тауэр подвергся атакам самолетов-снарядов (три ракеты «Фау» попали во внутренний двор крепости) и бомбардировке зажигательными бомбами. Потери исчислялись только погибшими воронами, а материальный ущерб — разбитыми оконными стеклами.

Едва война закончилась, было принято решение восполнить поголовье воронов. Неизвестно, когда эти зловещего вида птицы стали неотъемлемым атрибутом Тауэра. Возможно, в Тауэре они просто более заметны, чем в других районах города, и потому пользуются повышенным вниманием. Мусорщиками средневекового Лондона были животные и птицы — свиньи, коршуны, вороны. Посещавшие город иностранцы отмечали чрезвычайно большое поголовье коршунов, особенно на старом Лондонском мосту; один наблюдатель описывал, как коршуны, камнем падая вниз, отбирают у людей съестное (аналогичную картину можно увидеть в современном Каире). Нередко встречались и упоминания о том, что, в отличие от других народов, англичане не испытывают суеверного страха перед воронами и не имеют ничего против омерзительного карканья. Напротив, англичанам нравится эта птица и они ее защищают. Коршунов и воронов, которые в прежние времена великолепно справлялись с обязанностями санитаров, стали отлавливать и отстреливать лишь в конце восемнадцатого века, когда в Лондоне ощутили необходимость санитарно-гигиенических мер. С тех пор количество этих птиц в столице резко сократилось. Остались лишь тауэрские вороны — последние представители некогда многочисленной компании привилегированных городских жителей.

Одному из стражников вменяется в обязанность следить за воронами, а комендант Тауэра еженедельно тратит шиллинг и шесть пенсов на содержание каждой птицы. Воронам присваивают имена и как на военнослужащих заводят учетные карточки, в которых отмечают особенности характера и личные качества. Одной птице, появившейся на свет между двумя войнами, дали имя Джеймс Кроу[5], а в графе профессия записали — «вор».

Ныне в крепости постоянно проживают шесть птиц. Когда после войны объявили, что Тауэр желает приобрести воронов, со всех концов страны посыпались предложения. Нынешние шесть птиц родом из Шотландии, Уэльса и Корнуолла. Они родились на свободе и были доставлены в крепость, когда им еще не исполнилось и года. Это четыре самца и две самки; весной они строят подобия гнезд (всего несколько веточек), но до сих пор не было случая, чтобы у тауэрских воронов появилось потомство. Эти птицы живут очень долго. Говорят, один ворон умер в возрасте сорока четырех лет.

6

Считается, что место в Тауэр-Грин, где стояла плаха, пропитано кровью бесчисленных жертв. Однако на самом деле здесь были казнены всего лишь шесть узников, из них пять — женщины. Как правило, казни осуществлялись за пределами Тауэра, на Тауэр-Хилл, где в Тринити-Гарденс можно увидеть огороженное пространство, внутри которого и стоял эшафот. Персон королевской крови и женщин прилюдно не казнили, именно поэтому шесть упомянутых казней были совершены внутри Тауэра. Пять казненных женщин — это королева Анна Болейн, королева Екатерина Говард, леди Рочфорд, графиня Солсбери и леди Джейн Грей. Единственный мужчина, казненный в Тауэре, — граф Эссекс, которого тайно умертвили с одобрения королевы Елизаветы.

Кто знает, справедливы или нет были чудовищные обвинения, выдвигавшиеся против Анны Болейн? Пожалуй, стоит напомнить, что за два месяца до ее гибели иностранные послы в Лондоне сообщали европейским монархам: Генрих VIII заигрывает с Джейн Сеймур. Была Анна виновна или нет, ясно одно — Генриху она успела надоесть.

Ее отправили в Тауэр, признали виновной и приговорили к смерти — либо через сожжение на Тауэр-Грин, либо через обезглавливание, в зависимости от того, «каким будет соизволение короля». Казнь назначили на третий день после так называемого суда. Согласно документам Государственного архива, перед своей гибелью несчастная молодая женщина (ей было двадцать девять лет) то впадала в истерику, то проявляла удивительное самообладание. В истерике она заходилась хохотом и все время ощупывала свою необычайно тонкую шею, так как ей была невыносима сама мысль о том, что эту красоту перерубит топор. Король согласился удовлетворить просьбу Анны заменить топор на меч и обезглавить ее на французский манер. Однако не нашлось ни одного обладающего соответствующими навыками англичанина, который пожелал бы казнить королеву, поэтому палача вызвали из Кале. Он прибыл в Англию со своим мечом, но без костюма палача. Костюм пришлось спешно шить, и в наших архивах сохранился счет за эту работу.

В два часа ночи 18 мая 1536 года Анну Болейн разбудили и отвели в часовню, где ее ожидали три священника. Перед причастием и после она клялась спасением собственной души в том, что никогда не изменяла королю.

Когда утренний свет проник в Тауэр, королева поднялась с колен, успокоилась и приготовилась к смерти. Это кажется невероятным, но в семь часов утра она села завтракать вместе со своими перепуганными, заплаканными фрейлинами. Никто из них ночью не сомкнул глаз, все находились на грани истерики. Покончив с едой, Анна резко поднялась и бросилась в объятия миссис Маргарет Ли. Жалобно всхлипывая, она просила, чтобы ее поминали все слуги Гевер-касл, замка в графстве Кент, принадлежавшего ее отцу. Она вспоминала своих щенков и пони, которые остались в Гринвиче. Тянулись долгие минуты прощания, а роковых шагов в коридоре по-прежнему не было слышно. Не в состоянии более выносить неопределенность, Анна попыталась выяснить причину задержки. Оказалось, что казнь перенесли на полдень — вероятно, костюм французского палача еще не был готов. Тогда королева вызвала констебля Тауэра Кингстона.

— Мистер Кингстон, — обратилась она к нему, — я слышала, что не умру до полудня, и весьма об этом сожалею, так как думала, что к этому времени буду уже мертва и боль пройдет.

— Вам не будет больно, мадам, — ответил Кингстон. — Все исполнят аккуратнейшим образом.

— Я слышала, палач весьма умелый, — сказала Анна. — К тому же у меня тонкая шея.

Она расхохоталась и сжала пальцами горло, как часто делала, когда впадала в истерику. Но ее спокойствие поразило Кингстона, который написал министру Кромвелю следующее: «Я видел множество мужчин и женщин, приговоренных к казни, и все они находились в великой печали. Но эта дама ведет себя весьма весело и радуется смерти».

Днем королеву ожидало очередное потрясение. Ей сообщили, что казнь перенесена на следующее утро, то есть на пятницу 19 мая. Пришлось пережить еще одну ночь перед смертью. Может быть, у Анны появилась надежда, сопровождающая человека до самой плахи. Быть может, внутренний голос нашептывал ей, что причина новой задержки — сам Генрих, сердце которого смягчилось. Если так, то надо признать, что несчастная королева просто не знала своего мужа.