Тут любопытно: мы видим Печорина на первом общении с аборигенами на свадьбе дочери князя — а он ведет себя подобающим образом: в ответ на «комплимент» Бэлы «встал, поклонился ей, приложил руку ко лбу и сердцу и просил меня отвечать ей…»

Максим Максимыч похваливает татар за то, что они непьющие, — тут другой обычай: «да вот хоть черкесы… как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка». Случай на свадьбе у князя подтверждает это обыкновение. Возможно, тут сказывается обыкновение татарами именовать всех мусульман.

«…возникает пограничная, маргинальная ситуация, при которой происходит обмен и взаимопроникновение культурных смыслов, но при этом взаимопроникновение весьма непрочное и кратковременное. (Максим Максимыч в изображении кавказской жизни, например, то становится на точку зрения туземцев, то, напротив, переводит кавказские понятия на русский язык. Причем переводит зачастую не совсем адекватно. Свадебное веселье у горцев в его устах — “по нашему сказать, бал”. Хотя это отнюдь не одно и то же)»127. Добавлю еще: в переложении-пересказа «комплимента» Бэлы не сочетаются русское «кафтан» и кавказское «галуны».

Субъективизм всех этих наименований и суждений очевиден. Материал повестей оставляет возможность для размышлений и сопоставлений. Максим Максимыч сердит на осетин — но они оказывают проезжающим услуги: в гору, да еще к глухую пору, когда на дороге гололедица, кони втянуть повозки не могут, нужно впрягать волов. Могут плутовать при этом? («Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин?»). Обретай опыт! После будут требовать на водку? Но это, проведем такую аналогию, премиальные за выполненную работу; их можно платить или не платить, на усмотрение («Осетины шумно обступили меня и требовали на водку; но штабс-капитан так грозно на них прикрикнул, что они вмиг разбежались»). Проезжающих они не грабят — продают услуги, заботясь о своей выгоде; все равно живут бедно.

«…В картинах жизни Кавказа», замечает С. И. Кормилов, «нет собственно социальной проблематики»128.

Кавказ — место действия книги; местный колорит помечается; но межнациональные отношения здесь на сугубой периферии. «…Лермонтов очень осторожен в употреблении слов с национальным колоритом»129. «Герой нашего времени» — произведение русской литературы, и русским с русскими приходится разбираться, хотя и в экзотическом краю.

Что касается временных отношений, они устанавливаются только приблизительно. Конкретных привязок к историческим событиям нет. Наиболее четко вычленяется пятилетие в рассказе Максима Максимыча: «…Вот изволите видеть, я тогда стоял в крепости за Тереком с ротой — этому скоро пять лет». Что прибавить к этому пятилетию? Наше совместное путешествие, встреча с Печориным «вживую» и расставание и с ним, и с Максимом Максимычем уместится в несколько дней. Но никак не обозначается, сколько времени Печорин провел в Персии, как скоро узнал о его кончине новый владелец его записок.

Выделенное пятилетие — служебная веха штабс-капитана. Когда появился беспокойный сослуживец, не уточняется: «Раз, осенью, пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти». Когда это случилось? Максим Максимыч уже успел в крепости обжиться, кунаком старого «мирно́го» князя-соседа успел сделаться. Положим на это, для своей внутренней ориентации, год. Следующая ориентировка помечена в повести: в крепости Печорин пробыл «с год». Главное событие этого года — история с Бэлой. «Месяца три спустя <после смерти Бэлы> его назначили в е…..й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в приказах по корпусу не было. Впрочем, до нашего брата вести поздно доходят». Ироничным подтверждением подобного стал факт, что событие (встреча с отставным Печориным) тоже опередило известие о его возможности. Как поделить продолжительность службы Печорина в Грузии и пребывания в Петербурге, подсказок нет; суммарно на это ушло около трех лет.

Сравнительно легко в эту канву вписать событие, описанное в «Фаталисте»: «Мне как-то раз случилось прожить две недели в казачьей станице на левом фланге…» Эпизод мог произойти до истории с Бэлой. Чтобы вписать в биографическую канву жизни Печорина событие в Тамани, ориентировок нет. Воля автора была поставить эту повесть в начало журнала Печорина, решение логичное.

События в повестях «Княжна Мери» и «Бэла» (то, что касается Печорина) сюжетно продолжают одно другое, но плотная стыковка несколько противоречива. Повесть «Княжна Мери» — страницы дневника героя, и они, кроме эпилога последней недатированной записи, датированы. Первая запись помечена: «11-го мая» — «Вчера я приехал в Пятигорск…» Последняя датированная запись — 16-го июня: происходит вызов на дуэль, которая назначена на следующее утро. Вскоре Печорину пришлось покинуть Кисловодск. А. Марченко, да еще с полемическим задором, дает мотивировку собственного изготовления: «На чистейшем недоразумении основано утверждение, будто за дуэль с Грушницким Григорий Александрович Печорин был наказан, то есть сослан в “скучную крепость”. <…> Сочтя предупреждение… Вернера… разумным, Печорин сразу же после объяснения с Мери по собственному своему хотению оставляет Кисловодск…»130. Откроем Лермонтова: «На другой день утром (после предупреждения Вернера. — Ю. Н.), получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость N., я зашел к княгине проститься». Там состоялось и краткое прощальное свидание с Мери. «Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска». Видимо, эта курьерская тройка и отложилась в памяти исследовательницы, заслонив собою все остальное. Транспорт, согласимся, не для репрессированных. Печорин умолчал, отчего он поспешил покинуть Кисловодск и сделал это (но только это) по своему желанию. Печорин едет дорогой на Пятигорск, он видит труп своего загнанного коня. Но в «скучную крепость» он прибывает не на курьерской троечке, а сопровождая транспорт с провиантом (о чем свидетельствует Максим Максимыч).

Был ли Печорин «наказан», т. е. «сослан»? Формально нет, улик против него, в доказательство вины, не было. Подозрения (небезосновательные) у начальства были, но подозрения не улика. Тем не менее у начальства есть власть, а цели оно может достигнуть разными путями. Сослало бы проштрафившегося, если бы вина была доказана. А можно просто перевести беспокойного офицера туда, где потише. Кадровое перемещение по службе: какое тут наказание? Но есть же разница между курортными городами и захолустной крепостью? Или все равно будем спорить о словах, что как называется? Пойдем таким путем — понадобится признать, что Пушкина в южную ссылку вовсе не отправляли, а чиновника 10 класса по Коллегии иностранных дел перевели из столичной канцелярии в южную того же ведомства: какая ссылка — всего лишь перевод по службе…