class="p1">Приписка жене: Перешли это письмо Наде заказным.

Целую всех.

Михаил.

Москва

Пречистенка

угол Обухова № 24

Никол. Михайл.

Покровскому для Надежды.

Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 35. 1976. № 5. Затем: Письма. Печатается и датируется по автографу (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 22. Л. 2).

М. А. Булгаков — Н. А. Булгаковой-Земской. 23 октября 1921 г.

Москва

Милая Надя[38],

как живешь? Не писал тебе до сих пор, потому что очень уставал. Все откладывал корреспонденцию. Как твое здоровье? Как Андрей? Напомни ему, пожалуйста, чтобы он не забыл «нахлестать сапогами морду сапожнику» (собственное его выражение). Если нахлестал уже — хорошо сделал, потому что сапоги действительно дрянь.

Ну-с, это шуточки. Игривый тон моего письма объясняется желанием заглушить тот ужас, который я испытываю при мысли о наступающей зиме. Впрочем, Бог не выдаст. Может, помрем, а может, и нет. Работы у меня гибель. Толку от нее пока немного. Но, может, дальше будет лучше. Напрягаю всю энергию, и, действительно, кой-какие результатишки получаются.

Подробней напишу в следующем письме. Уж очень устал. Бегаешь как собака, а питаешься только картошкой.

Пиши, пожалуйста, на адрес дяди Коли. Целую тебя и Андрея крепко.

Тася тоже.

Любящий Михаил.

P. S.

Стихи:

На Большой Садовой

Стоит дом здоровый.

Живет в доме наш брат

Организованный пролетариат.

И я затерялся между пролетариатом,

Как какой-нибудь, извините за выражение, атом.

Жаль, некоторых удобств нет,

Например — испорчен в...р-кл...т.

С умывальником тоже беда —

Днем он сухой, а ночью из него на пол течет вода.

Питаемся понемножку:

Сахарин и картошка.

Свет электрический — странной марки —

То потухнет, а то опять ни с того ни с сего разгорится ярко.

Теперь, впрочем, уже несколько дней горит подряд,

И пролетариат очень рад.

За левой стеной женский голос выводит: «бедная чайка...»,

А за правой играют на балалайке...

Письма. Публикуется и датируется по автографам (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 22. Л. 4–5).

М. А. Булгаков — Н. А. Булгаковой-Земской. 9 ноября 1921 г.

(из Москвы в Киев)

Дорогая Надя,

пишу коротко, т. к. очень спешу. Ничто, решительно ничто не может сравниться с тем эффектом, который произвели твои письма от 3/XI[39]. Я немедленно передал Борису[40] твою просьбу относительно заготовки картошки. Андрея я не собирался выписывать; напротив — так и заявил, что проживает он и мы[41].

У меня еще остается маленькая тень надежды, что ты, прежде чем решиться на ужасы обратного переселения, прикинешь состояние здоровья Андрея.

Посмотри на него внимательно. Говорю тебе это как врач[42].

Всем привет. Тася и я целуем тебя и Андрея.

Михаил.

Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 22. Л. 6).

М. А. Булгаков — Н. А. Булгаковой-Земской. 9 ноября 1921 г.

(из Москвы в Киев)

Дорогая Надя,

вчера я получил твое письмо и передал Борису[43] пакет и твою просьбу относительно запаса картошки.

Андрея я не собирался выписывать; напротив — так и заявил, что проживают Земск[ие] и мы.

* * *

Эффект твоих писем от 3/XI, как я уже написал тебе сегодня по почте, колоссален.

Позволь мне посоветовать тебе одно: прежде чем рискнуть на возвращение и питание картошкой, внимательно глянуть на Андрея. Я глубоко убежден, что, если ты как следует осмотришь его и взвесишь состояние его здоровья, ты не тронешься с места.

Ехать ему нельзя. Нельзя.

Вот все, что я считаю врачебным долгом написать. А там уж поступи, как найдешь лучше.

* * *

Почему ты спрашиваешь, где я служу? Разве А[ндрей] не сказал?

— Секретарем Лит/о Г. П. П.[44]

Всем привет. Я и Тася тебя целуем крепко.

Любящий Михаил.

P. S. Сегодня цены: черный 4, белый 12, мука белая 500, черная 200.

Вопросы литературы. 1984. № 11. Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 22. Л. 7).

М. А. Булгаков — В. М. Булгаковой-Воскресенской[45]. 17 ноября 1921 г.

(Москва)

Дорогая мама,

как Вы поживаете, как Ваше здоровье? Пишите, пожалуйста, как только выберете свободную минуту. Всякая весть от своих приятна, в особенности во время такой каторжно-рабочей жизни, которую я веду.

Очень жалею, что в маленьком письме не могу Вам передать подробно, что из себя представляет сейчас Москва. Коротко могу сказать, что идет бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни. Въехав 1½ месяца тому назад в Москву, в чем был, я, как мне кажется, добился maximum’а того, что можно добиться за такой срок. Место я имею[46]. Правда, это далеко не самое главное. Нужно уметь получать и деньги. И второго я, представьте, добился. Правда, пока еще в ничтожном масштабе. Но все же в этом месяце мы с Таськой уже кой-как едим, запаслись картошкой, она починила туфли, начинаем покупать дрова и т. д.

Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание советских учреждений и сокращение штатов. Мое учреждение тоже подпадает под него и, по-видимому, доживает последние дни. Так что я без места буду в скором времени. Но это пустяки. Мной уже предприняты меры, чтобы не опоздать и вовремя перейти на частную службу. Вам, вероятно, уже известно, что только на ней или при торговле и можно существовать в Москве. И мое, так сказать, казенное место[47] было хорошо лишь постольку, поскольку я мог получить на нем около 1-го милл. за прошлый месяц. На казенной службе платят туго и с опозданием, и поэтому дальше одним таким местом жить нельзя.

Я предпринимаю попытки к поступлению в льняной трест[48]. Кроме того, вчера я получил приглашение пока еще на невыясненных условиях в открывающуюся промышленную газету[49]. Дело настоящее коммерческое, и меня пробуют. Вчера и сегодня я, т[ак] ск[азать], держал экзамен. Завтра должны выдать ½ милл. аванса. Это будет означать, что меня оценили, и возможно тогда, что я