Бриджит улыбается, и я опять думаю, что она больно молодо выглядит. Тоже мне, ученый! Когда она только доктором наук стать успела?

— Ничего страшного, — говорит она. — Никто не просит вас стать экспертами в одночасье. У нас есть целый ряд специальных задач и заданий, которые мы научим вас выполнять.

— Но это не единственная причина, почему вы здесь оказались. — Браен Карей до сих пор молчал и сейчас заговорил в первый раз. — Дело в том, ребята, что за вами следит пресса. Чуть только о вас где-нибудь заходит речь, люди сразу навостряют уши: читают, смотрят, следят. Если о наших исследованиях заговорите вы, все услышат.

— И что же вы хотите, что бы мы сказали? — тихо спрашивает Клык, глядя на Бриджит.

Она прямо смотрит ему в глаза:

— Что правительство должно всерьез воспринять проблему глобального потепления. Что необходимо немедленно начать развивать альтернативные источники топлива и выработать меры по сокращению выбросов газов, вызывающих парниковый эффект. Что надо предпринять все возможное, чтобы замедлить вымирание более миллиона видов животных, насекомых и растений.

— А что, если мы во все это не верим? — спрашиваю я, и Мелани от неожиданности отшатывается и часто-часто моргает. Не читала, что ли, в моей характеристике никаких замечаний про мой «трудный характер»?

— Мы никогда не попросим вас говорить ни о чем, во что вы не верите, — с жаром заявляет она. — Если вы, поработав с нами, решите, что не согласны с нашими идеями, насильно вас держать никто не будет.

— Если хотите, вы вообще можете в любой момент улететь, — торопливо добавляет Бриджит. — Единственное, почему мы решили с вами работать, это потому, что вас рекомендовала доктор Валенсия Мартинез. Я училась у нее, когда писала докторскую диссертацию. Мы после этого поддерживали контакт. И несколько дней назад она мне насчёт вас позвонила.

Теперь понятно. От каждого напоминания о маме мне становится теплее. Как это можно спокойно слышать ее имя и считать, что нет ничего особенного в том, что я ее дочка!

— Ладно, — говорю. — Нам надо подумать и обо всем переговорить. Я имею в виду, теперь всей стае решать, что нам делать.

— Конечно, подумайте. Дайте нам знать, нужна ли вам еще какая-нибудь информация. А теперь скажите-ка лучше, вы еще есть хотите? — широко улыбается Майкл.

— Мы всегда есть хотим, — честно признается Надж, а я объясняю:

— Нам нужно от трех до четырех тысяч калорий в день. И это когда тепло.

Должна сказать прямо, ученым не удалось скрыть удивление.

— Дайте подумать… Сейчас что-нибудь быстренько соорудим, — Бриджит встает и направляется к кухне.

— Спасибо, — неожиданно рассыпается Клык в благодарностях.

Смотрю, как он провожает ее до двери, возвышаясь над ней минимум на голову. Она оборачивается и весело ему улыбается. Тут-то у меня мурашки по спине и побежали.

Должна тебе сказать, мой все понимающий читатель, что в крошечной кухне было так тесно, что Клык едва-едва протиснулся на лавку рядом с Бриджит. В итоге они чуть не на коленях друг у друга уселись. По-моему, это уже слишком.

Надж и Газзи громко и возбужденно о чем-то болтают, но я их не слышу, потому что помимо воли прислушиваюсь к «давай-знакомиться» воркотне тех двоих голубков.

— Как это ты такая молодая, а уже доктор наук? — заглядывает ей в глаза Клык, жуя четвертый бутерброд.

С каких это, интересно, пор они перешли «на ты»?

— Мне двадцать один год. Я очень быстро кончила ЭМАЙТИ, два года за один проходила. А потом написала диссертацию в Аризонском университете. — Она задумчиво остановилась. — Я в какой-то степени понимаю, как трудно быть белой вороной. Я кончила школу в двенадцать лет. Представляешь, каково было учиться в последних классах, где все на шесть лет тебя старше. — Бриджит смущено хихикнула. — Все меня за какого-то выродка принимали. Даже родители не знали, что со мной делать.

— Да… видать, трудновато тебе приходилось, — сочувственно качает головой Клык, а мои глаза расширяются все больше и больше.

— Макс? — Мелани протягивает мне пакет с молоком. — Молока хочешь?

— Какое, к черту, молоко? — автоматически вырывается у меня. — Ой, извините… Я хотела сказать, нет, спасибо. Может, Газзи хочет — он молоко любит.

— А тебе сколько лет? — спрашивает Бриджит Клыка.

Я чуть не подавилась своей картофелиной.

— Думаю, четырнадцать. Никто из нас своего дня рождения точно не знает. Но нам кажется, что Макс, Игги и мне — примерно четырнадцать.

— А ты старше выглядишь, — пробормотала Бриджит.

Не в силах сносить это ни минутой дольше, вскакиваю на ноги. Пулей вылетаю за дверь, ухитрившись на ходу из себя выдавить:

— Мне не хватает воздуха. Пойду подышу.

Все удивленно уставились на мои лихорадочные телодвижения, и тринадцать пар глаз, включая Тотала и Акелу, не отрываются от меня до тех пор, пока я не скрываюсь из виду, выскочив по трапу на палубу.

— Макс, что случилось? — кричит мне вдогонку Сью-Энн.

Но я ее игнорирую. Несусь по палубе, дрожащей у меня под ногами от работающих внизу моторов. Едва не врезавшись в перила, в последний момент вскакиваю на узкий стальной парапет и прыгаю. В метре от воды раскрываю крылья. Отчаянно работая ими — вверх-вниз, вверх-вниз — уношусь в холодное ночное небо. Десять-двадцать секунд, и «Венди К» превращается в крошечную точку с белым завитком пара на черной поверхности океана. Становится легче. По крайней мере, хоть дышать можно.

Макс, Макс, послушай. Что происходит? В кои веки раз голос внутри моей головы — мой собственный внутренний голос. Но я себе не отвечаю. Только ловлю потоки воздуха и, оседлав их, качу на автопилоте. Глубоко дышу и думаю про глобальное потепление и про то, что делают ученые, про Клыка и Бриджит, про Клыка и про меня, про меня и про стаю.

Я даже совсем потеряла бдительность. Почти совсем.

Где-то с месяц назад мама сделала мне операцию (Она ветеринар. Согласитесь, очень уместная профессия для мамы человека-птицы). И вынула у меня из руки вживленный туда в детстве чип отслеживания. Обезумев от анестезии, я наболтала Клыку всякой ерунды. Он после этой ерундой мне пару раз в нос тыкал. Потом пару раз поцеловал. Убей меня Бог, не пойму, к чему он клонил. У меня от всего этого голова шла кругом: с одной стороны, хотелось дать волю своим эмоциям, будь что будет. Пусть бы все шло, как идет, а там видно будет. С другой — всего боюсь: с ним плохо, а без него еще хуже.

А он теперь еще строит глазки этой ученой докторше, которая на семь лет его старше.

И еще кое-что всплыло в моем сознании, пока я устало, все сокращающимися кругами возвращалась вниз, на корабль: Клык никогда, ни разу не сказал мне того, что я наговорила ему под наркозом.