стали запихивать какое-то новое великое искусство, которое им казалось нелепым в своих претензиях на что-либо, но они не могли ни спорить, ни имели для этого достаточного желания. Надо помнить, что в 60-е Англия проиграла борьбу и на поле теоретического осмысления кинематографа; спрятаться в американской традиции было для них чем-то таким же естественным, как желание удержаться за классические каноны эстетики и морали. Эти люди предпочли бы быть названными неинтеллектуальными, недалекими, но иметь в своих списках любимых фильмов картины Брайана Форбса и других хороших режиссеров 60-х, чем припадать к этой клике террористов, которая бесчинствовала в те годы направо и налево.

Глядя на лица, те самые, что мы «не увидим в мультиплексах», с митинга в защиту Музея кино в 2005 году, думалось только об одном: о перераспределении бунтарства. Смотреть на то, как шестерки киноведческой среды, последыши советской интеллигенции, изображают из себя борцов, делая полностью то, что обеспечит им место в истэблишменте, было невозможно; тот факт, что где-то еще могут быть люди, которые являются ауткастами по отношению к среде, которая так радостно их приняла, для них неприемлем, и они стараются его от себя закрыть. Отсюда видно: в начале XXI века социалистическое бунтовство изжило себя и переродилось в конформизм, а настоящим бунтарем можно было называть только бунтаря с идеалом из лагеря Майкла Пауэлла. А проблема в том, что им не с чем бороться: история кино, в академической среде, и так выглядит ровно так, как им хочется, и никто из популярной прессы и не претендует попирать ее при помощи голливудского развлечения, которое те в силу своей глупости видят своим главным врагом.

Было понятно, чем займутся эти люди, если к власти придут те, кого они хотят: сохранением анальной истории кино, поддержанием существующей парадигмы, и все это из эгоистического интереса прикрытия собственной бесталанной задницы, которая у всех давно на обозрении. Заговор непрофессионалов имеет чисто анальный характер, как выяснилось очень быстро уже в начале 2012 года. Желание такой вот судьбы художнику — верный способ появления сильной женщины, и в этом проявляется их тип характера как анальный.

Вот именно благодаря анальному псевдо-идеализму, диктатура наступит в любом случае. Вопрос только в том, будет ли это диктатура искусства — которая разберется с теми, кто последние 50–60 лет проводил геноцид человека под прикрытием гуманистических ценностей (иррационально или в силу какой-то меркантильной причины), при помощи таких способов ненасильственного воздействия, которые пока еще, возможно, даже не открыты, или же это диктатура насилия, которая разберется с теми же самыми людьми теми способами, которые хорошо известны. Те люди, о которых идет речь, разумеется, поспешат (уже спешат) смешать первый тип со вторым, окрестив его фашизмом искусства, как называют фашизмом огромное количество правильных вещей. Но вообще-то нужно напомнить, что огромное количество выдающихся умов в России начала 10-х годов прошлого столетия занимала мечта о своего рода трансцендентном обществе, в центре которого стояла бы фигура артистического сверхчеловека. Эта мечта, по сути, разбилась уже с началом Первой мировой войны, когда с русской сцены начали снимать произведения Вагнера, хотя Блок писал о человеке-артисте в 1919-м, и потом было еще несколько этапов эволюции, но чем это все кончилось для концепции сверхчеловека, мы знаем. Именно по этой причине целью всех людей, стремящихся к истине, сегодня является очищение искусства от коннотаций фашизма. Однако, учитывая антагонизм, который вызывает любое упоминание сверхчеловека у маленьких гуманистов, готовых препятствовать даже единственно спасительной для себя идее, если та перечеркивает их опыт — опыт второй половины ХХ века (нельзя также сбрасывать со счетов и просто желание получить ***ды за все хорошее, желание, продиктованное скрытым чувством стыда), думаю, что вероятность повторения фашизма в прежнем виде составляет около 90–95 процентов.

Люди будут считать, что человек не имеет права не быть хорошим человеком; что не культивировать в себе хорошего человека — безответственно и вызывает осуждение. Такие вещи won't be tolerated for a second. Ой, погодите, это ведь и была Англия до конца джентльменского периода.

Как же все повернулось: в XXI веке запад, направленный на путь социализма из страха перед революционным переворотом, будет толкать Россию к либеральному пути, считая ее самым злостным противником социализма так же, как в ХХ веке считал самым злостным противником капитализма (здесь прямо-таки хочется поставить смайлик). Россия же будет уворачиваться всеми доступными ей мерами и проводить жесткую авторитарную позицию, а ее женщина будет все терпеть; так русская женщина станет единственной надеждой на спасение белой женственности в XXI веке. Именно понимание, что «западничеством» теперь называется не гуманизм и либерализм, обреченные толкать западный мир к своему коллапсу, а сверх-принципы, далеко превосходящие в авторитаризме сам Запад, ин фэкт, возвращающие ко временам британского империализма, дает нам надежду. Суть России — в циклах доминирования: на 50 лет женщина дает доминировать, и это время в России идут — авторитарная этика, идеализм, художник и все, чему женщина подчиняеся беспрекословно; на 50 лет мужчина отдает доминировать женщине, и в это время в России начинаются достоевские метания не-художников.

Америка, и не только она, прямо сейчас делает неправильный вывод — что тому поколению надо отомстить, ответив насилием на то, что они совершили. Но смысл идеи No fucking way в том, что армия добра должна отвечать на это только непротивлением такой силы, что Ганди покажется мальчишкой. Это практически то же самое, что сделали хиппи, только наоборот: идеализм этого движения будет не социалистическим. Мы должны дать этим людям дожить свое время, невеликое время, этим мы только докажем свое величие.

ШЕРЛОК-2 — 4 ЯНВАРЯ

То, что современная американская культура характеризуется такой чертой как страх перед фашизмом, неотделимый от страха перед женщиной-сверхчеловеком, ведущей авторитарную этику, — это уже понятно, но то, что из-за этого страха начинают пересматривать природу мужчины от секса и насилия в сторону художника — это новое последствие, которое можно было уловить не ранее 2009–2010 года. В конце 2011-го все фигуры уже стояли на тех местах, где они, как можно было предположить, будут находиться в XXI веке.

Асоциальность Холмса, его равнодушие к общепринятым социальным нормам, сделало его столь популярным героем в стране, где поведение за рамками среднего класса читалось как неджентльменское, и поместило в эту область сверхчеловеческого, которая так пугает буржуазию. Америка могла понять сверхчеловека только через физическое начало, но здесь Дауни-младший и Ритчи это понимание переломили — не теряя маскулинной основы, доставшейся англичанину в наследство из прошлого века.