Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что ж, это ее дело, куда она идет, — произнесла Элнора вслух, поднимаясь по ступенькам кухонного крыльца. — И чего ради она вдруг ни с того ни с сего поехала в Мемфис, а мисс Дженни оставила одну сидеть в кресле, когда в доме одни черномазые? Впрочем, это тоже ее дело, — задумчиво, хотя и не совсем последовательно добавила она опять-таки вслух. — Меня не то удивляет, что она туда поехала. Меня только то удивляет, что она вернулась. Нет. Пожалуй, даже и не это. Раз уж она сюда попала, она отсюда ни за что не уберется. Шваль. Городская шваль, — закончила она спокойно, громко, без всякой злобы и без досады. Она вошла в кухню. Ее дочь Сэди сидела за столом, ела холодную вареную репу и листала измятый, засаленный модный журнал.
— Что ты тут делаешь? — спросила Элнора. — Ведь отсюда не слышно, если мисс Дженни позовет.
— Мисс Дженни ничего не надо, — отвечала Сэди. — Она сидит себе там у окна.
— Куда пошла мисс Нарцисса?
— Не знаю, мэм, — сказала Сэди. — Она куда-то пошла с Бори. Они еще не вернулись.
Элнора что-то проворчала. Башмаки у нее были без шнурков, и она двумя движениями сбросила их, вышла из кухни и через тихий высокий холл, полный ароматами сада и тысячью сонных звуков июньского дня, направилась к раскрытой двери в библиотеку. У окна в кресле на колесах сидела старуха. (Сейчас фрамуга была поднята, а зимой узкая кайма из цветных Каролинских стекол обрамляла голову и плечи старухи, словно поясной портрет.) Она сидела очень прямо — худощавая, стройная старая женщина с тонким носом и волосами цвета оштукатуренной стены. На плечах у нее была накинута шаль — на фоне черного платья шерсть сверкала такой же белизной, как волосы. Она смотрела в окно; в профиль ее неподвижное лицо казалось точеным. Когда Элнора вошла в комнату, она повернула голову и бросила на негритянку мимолетный вопросительный взгляд.
— Может, они черным ходом вернулись? — спросила она.
— Нет, мэм, — отвечала Элнора, направляясь к креслу. Старуха опять посмотрела в окно.
— Признаться, я ничего не понимаю. Мисс Нарцисса вдруг ни с того ни с сего куда-то едет. Собирается и…
Элнора подошла к креслу.
— Да, пожалуй, слишком много прыти для такой лентяйки, — проговорила она своим спокойным, холодным голосом.
— Собирается и… — продолжала старуха. — Не смей так о ней говорить.
— Разве я не правду сказала? — возразила Элнора.
— Вот и держи ее при себе. Она жена Баярда. И теперь она женщина из семьи Сарторисов.
— Она никогда не будет женщиной из семьи Сарторисов, — отвечала Элнора. Ее собеседница смотрела в окно.
— Собирается и вдруг ни с того ни с сего едет на два дня в Мемфис. С тех пор, как родился этот мальчик, она его ни разу даже на одну ночь не оставляла. Оставляет его на целых две ночи, и заметь, ничего не объясняет, а потом возвращается и средь бела дня ведет его гулять в лес. Как будто он без нее соскучился. Как ты думаешь, он по ней скучал?
— Нет, мэм, — отозвалась Элнора. — Ни один Сарторис никогда ни по ком не скучал.
— Разумеется, он не скучал. — Старуха посмотрела в окно. Элнора стояла немного позади кресла. — Они что, за пастбище пошли?
— Не знаю. Там дальше не видно. Они шли к ручью.
— К ручью? Зачем это, хотела бы я знать?
Элнора ничего не ответила. Она стояла немного позади кресла, прямая и неподвижная, как индианка. Лучи солнца теперь горизонтально ложились на сад под окном, и скоро из сада донеслось вечернее благоухание жасмина; оно вливалось в комнату почти осязаемыми волнами, густыми, сладкими, приторно сладкими. Обе женщины неподвижно вырисовывались на фоне окна — старуха немного наклонилась вперед в кресле, негритянка стояла чуть позади, тоже неподвижная и прямая, как кариатида.
Свет в саду уже становился медно-красным, когда женщина и мальчик вошли в сад и направились к дому. Старуха в кресле вдруг наклонилась вперед. Элноре показалось, будто этим движением старуха вырвалась из своего беспомощного тела и, как птица, устремилась в сад навстречу ребенку; в свою очередь подвинувшись немного вперед, Элнора увидела, что на лице ее промелькнуло выражение искренней неприкрытой нежности. Женщина и мальчик прошли через сад и уже подходили к дому, как вдруг старуха резко откинулась на спинку кресла.
— Они мокрые! — вскричала она. — Посмотри на их одежду. Они одетые купались в ручье!
— Я, пожалуй, пойду соберу ужинать, — сказала Элнора.
II
В кухне Элнора готовила салат из латука и помидоров и резала хлеб — не простой кукурузный хлеб, и даже не пресные лепешки, а хлеб, какой научила ее печь женщина, само имя которой она произносила лишь в случае крайней необходимости. Айсом и Сэди сидели на стульях у стены.
— Я против нее ничего не имею, — говорила Элнора. — Я черномазая, а она белая. Да только в моих черных детях породы больше, чем в ней. И манеры у них лучше.
— Послушать вас с мисс Дженни, так после мисс Дженни никто и на свет не родился, — сказал Айсом.
— А кто родился? — спросила Элнора.
— Мисс Дженни отлично ладит с мисс Нарциссой, — продолжал Айсом. — По мне, так про это она должна говорить. А я еще ни разу не слыхал, чтоб она про это говорила.
— Потому что