Вскоре нас опять построили в колонну по пять человек в ряд, и мы замаршировали дальше. В одном месте вдоль дороги на деревьях висели десять или двенадцать товарищей, в основном очень молодых. Видимо, их повесили за то, что они не хотели идти в плен. Смотреть на это было очень тяжело. Нас не кормили, но деревни вдоль дороги стояли пустые, и там без присмотра бегала живность – свиньи, куры, утки. Мы решили, что сами должны себя обеспечивать. Когда выясняли, есть ли среди нас мясник, то я вызвался, хотя я никогда до этого не разделывал туши. Правда, дома я видел, как забивают свиней. Я попросил нашего конвоира, совсем молодого красноармейца, пристрелить двух свиней, что он и сделал. Теперь нужен был нож. Конвоир сказал, чтобы я пошел в дом и там поискал. Я пошел, нашел нож, разделал свиней. В деревне мы нашли тележку, погрузили в нее мясо, повезли на луг возле деревни, развели костер, приготовили мясо и наелись до отвала. В Артцвальде мы остановились в бывшей казарме. Нас постригли налысо древней тупой машинкой – половину волос просто вырвали. Охраняли нас немцы в советской униформе с оружием. Это не были фольксдойчи. Мне кажется, это были перебежчики, но, так ли это или нет, я не знаю. Они были очень жестокие. Если что-то было не так, эти товарищи нас били дубинками. В казарме не было воды, а пить очень хотелось. Товарищи стали пить тухлую воду из пожарного резервуара и заболели дизентерией. Tselyi den’ v ubomoi sideli. Я держался вдвоем с моим вторым номером пулеметного расчета, присланным на замену раненому люксембуржцу. У нас был молочный бидон, в котором всегда была чистая вода. Так что мы не заболели. Вскоре мы пошли дальше. Я шел с левого края колонны. Запомнилось, как нас обогнала какая-то русская часть на американских «Студебеккерах». Я уверен, что без этих машин русские не дошли бы до Берлина. Я с русскими машинами познакомился в лагере, они были bliat’. GAS. Один «Студебеккер» проехал совсем близко от меня, и оттуда кто-то ударил меня прикладом. Это увидел кто-то из следующего «Студебеккера» и кинул мне кусок хлеба в качестве извинения. Мы шли и шли. Пошел снег. Я уже шел в середине колонны – еще раз получить прикладом мне не хотелось. Неожиданно я увидел на дороге нечто припорошенное снегом. Я поднял. Оказалось, что это оказался кусок ветчины, как раз размером с этот кусок хлеба, который мне кинули со «Студебеккера»! Мы разделили хлеб и ветчину с моим товарищем.

Надолго мы задержались в Ландсберге-на-Варте (современное название Гожув-Велькопольски. – А. Драбкин). Там нас разместили в созданном немцами лагере для военнопленных. Лагерь принадлежал известному химическому концерну IG Farbenwerke, фабрики которого были разбросаны по всей Германии. Каждый день формировались рабочие команды на расчистку завалов на фабрике. Я всегда вызывался, потому что лучше работать, чем лежать в лагере. Конвоиром был пожилой русский солдат. Когда мы первый раз вышли из лагеря на работу, он залез в карман и показал нам несколько завернутых в платок карманных часов. Надо сказать, что часы, «ури», были самым желанным трофеем, первым, что спрашивали русские. Так что часы у нас быстро исчезали. Хорошо, что немецкие сигареты никто не курил. У русских была makhorka. Мы потом у нашего конвоира каждые десять минут спрашивали «сколько время», смеялись. В один из дней пришли русские врачи и начали спрашивать, у кого нулевая группа крови. Поскольку у меня была нулевая группа, я отозвался. Меня спросили, готов ли я сдать кровь для русских солдат. Я сказал, да, почему нет, у меня ее много. Мой родной город называется Костенблют, Кровь-за-деньги. Напротив лагеря, на вилле, размещался русский госпиталь. Там я сдал кровь русскому солдату. Он был еще моложе, чем я. За это я получил дополнительное питание.

В апреле нас погрузили в вагоны, и мы поехали на восток. Выгрузились в Познани. Разместились в бывшем немецком лагере для военнопленных. В лагере нас разделили на роты и водили на работу на русский аэродром, где ремонтировали технику. Я шлифовал клапана. Там было неплохо – у нас была работа, и нас прилично кормили. Однажды на построении нам сказали, что наша рота на работу не выходит, а ждет транспорта. Я и еще восемь человек решили, что ждать транспорта неохота, и пошли на работу с другой ротой. Когда мы вернулись с работы, наша рота уже уехала. Нас построили на плацу. Пришел русский унтер-офицер или младший офицер, наорал на нас, сказал, что мы нарушили приказ и будем наказаны. Он шел вдоль строя и каждого бил кулаком. Я стоял последним. До войны я занимался боксом и увернулся от его удара. Он рассмеялся, потрепал меня по плечу.

20 апреля, в день рождения Адольфа Гитлера, нас погрузили в товарные вагоны. Надо сказать, что меня и сейчас разбуди, спроси, когда день рождения Гитлера, я без запинки отвечу: «20 апреля 1889 в Браунау-на-Инне». В нас вбивали эту дату с самого раннего возраста.

В вагонах был туалет, нары и маленькое окно с решеткой на крыше. Куда нас везут, мы не представляли.

Начальником поезда была еврейка, госпожа Либерманн. Она нас нормально кормила, мы получали то, что положено. Ехали долго. Только 29 мая нас выгрузили на вокзале города Владимира.

Разумеется, тогда мы этого не знали. Я увидел золотые купола соборов и сказал: «О! Мы на востоке». Мимо эшелона прошла госпожа Либерманн, сказала, что все квалифицированные рабочие берут свой багаж и выходят здесь, они приехали. Нас построили, и мы пошли в лагерь. По дороге встретили детей, которые нам кричали: «Гутен таг», «Геринг капут» и «Гитлер капут». Видели мы и взрослых, и в том, как они смотрели, не чувствовалось враждебности, скорее сочувствие. Мы пришли в лагерь. В нем уже размещались венгры и румыны. На второй день нас повели в banja, для уничтожения вшей. Я разделся, часы и все документы сложил в ботинки, а когда я вернулся из бани, мои ботинки исчезли. Spizdili!

Я пошел в барак искать мои ботинки. Нашел их у одного румына. Спросил у него, где мои часы и документы, которые были в ботинках. Он сказал, что это его ботинки, и пытался меня побить, но я наорал на него, забрал ботинки и ушел. Некоторое время мы жили в лагере и на работу не ходили. Однажды собрали команду, переселили нас в кремль в палатку. Оттуда мы ездили на поезде на лесоповал, грузили бревна в вагоны. На работе познакомились с гражданскими, с удовольствием с ними общались. Один мужчина дал мне два вареных яйца. Это увидел один из пленных и спросил меня, как бы ему тоже получить два яйца. Я ему отдал свои. Он с этим запасом еды сбежал. Когда мы вернулись в лагерь, меня вызвали к комиссару на допрос. Они подозревали, что я знал о готовящемся побеге. Про то, что я отдал яйца, рассказали мои немецкие товарищи. Среди нас всегда были товарищи, которым нельзя было доверять. Меня посадили в подвал в карцер. Там я провел две ночи, пока не поймали беглеца. На этом дело закончилось. Потом мы строили наш новый лагерь на ulitse Frunse. В этом лагере я жил до конца моего пребывания во Владимире. Я работал автоэлектриком в бригаде, обслуживавшей гараж НКВД. Среди нас были только лучшие специалисты. Мы, к примеру, для лагерной кухни сделали машинку для чистки картофеля, а для столярной мастерской машину-рубанок. Молодой австриец Андреас делал охотничьи ружья. Кроме того, он сделал машину для нарезки резьбы на болтах и гайках, которые мы делали сами. Были два kuznetsa, венгры. Бригадир был немец из Судет. Он немного говорил по-русски. Австрийца и чеха быстро отправили домой, пришел новый бригадир, тоже слесарь высшей квалификации. Помимо работы по специальности, я в бригаде был вроде завхоза – приносил обед из лагеря, котелки с супом и kascha, и пакет с khleb. Весной за лагерем собирал крапиву и лебеду, я их еще по дому знал, и в кузнице мы из них варили суп – это были наши витамины. Еще я ходил на bazar, который был недалеко от лагеря, покупал makhorka. Однажды мне продали пустой пакетик, без махорки, а когда я стал возмущаться, меня побили.