лучшие времена никогда не выдавал ничего кроме тоненькой струйки, не работал. Я открыл кран с забортной водой и добился тощей пены при помощи специального мыла для морской воды, но не смог заставить себя использовать её для чистки зубов. Я вернулся в кают-компанию и нашел её обитателей все еще сидящими в молчании вокруг стола, беря пример с Командира.

«Почему!» — вдруг громко потребовал объяснений громкоговоритель, «Почему мое сердце стучит…»

Стармех явственно вздохнул и закатил глаза подобно комедианту пятого разряда.

Я прополоскал рот добрым глотком кофе, перепуская его сзади между зубов, перегнал из левой щеки в правую, пока вся слюна и отложения паров масла не были смыты, и проглотил конечный напиток, мокроту и всё прочее. Моё дыхание улучшилось. Энергичное фырканье, тайное отхаркивание, быстрый глоток и все исчезло в моем горле. Мои носовые и дыхательные пути были чистыми. Даже вкус «пота негра» стал лучше. Стармех знал, о чем говорил.

После завтрака Командир с плохо скрываемой неохотой уселся писать донесение по походу, отдав приказания офицерам, что им следует делать через час. Стармех исчез в корме, а старший помощник занялся какой-то бумажной работой.

Проходя через центральный пост по пути в корму, я разглядел круглое отверстие верхнего люка, все еще наполненное ночной чернотой. Воздух, затекавший через него сверху, был холодный и влажный. Хотя я не чувствовал ни малейшего желания выходить на палубу, я напряг себя и поставил ногу на ступеньку алюминиевого трапа.

Я поравнялся с рулевым, сидевшим сгорбившись над тускло освещенным диском компаса в боевой рубке.

«Прошу добро[6] подняться на мостик!»

«Добро!» — послышался голос второго помощника.

Я высунул голову над комингсом люка и пожелал ему доброго утра.

Прошло некоторое время, пока мои глаза привыкли к темноте, и я смог разглядеть горизонт. Несколько бледных звезд все еще мерцали высоко над головой. Лучи красного света медленно расползались по восточному небу и горизонт становился все более различимым. Очень постепенно вода тоже посветлела.

Я поежился.

Мичман поднялся на мостик. Он молча осмотрелся вокруг, прочистил нос и потребовал секстан.

«Секундомер готов?» — прокричал он вниз в люк хриплым голосом.

«Да», — послышался приглушенный ответ.

Крихбаум направил свой инструмент на Сатурн и приложил правый глаз к окуляру. Он стоял так некоторое время, наклонив голову и скривив лицо. Затем он опустил секстан, одновременно застопорив микрометрический винт: он поймал Сатурн в небе и его положение относительно горизонта.

«Внимание — Сатурн — время!» прокричал он вниз.

Внизу в центральном посту щелкнул секундомер. Мичман в утреннем свете с трудом разглядел цифры на шкале прибора. «Двадцать два градуса тридцать пять минут», — доложил он.

Комбинация времени и высоты светила над горизонтом определяла линию, на которой должна была находиться подводная лодка. Но линия положения тем не менее не определяла однозначно позицию корабля. Для точного определения местоположения требовалось взять второе определение.

Крихбаум снова поднял свой секстан.

«Внимание — Юпитер — время!»

Пауза, затем: «Сорок два градуса двадцать семь минут».

Он осторожно передал секстан вниз и протиснулся через люк. Я последовал за ним вниз. Он стянул свою куртку и склонился над столом для карт. У мичмана не было просторного помещения для карт, как у штурмана на большом корабле. Он вынужден был обходиться маленьким столиком в центральном посту, закрепленным с левого борта среди путаницы переключателей, труб и клапанов. Над ним был рундук для секстана и звездного глобуса, а сбоку полка с навигационными таблицами и навигационными справочниками, таблицами широты и азимута, таблицы приливов, навигационные извещения, список маяков, справочники по погоде и месячные карты погоды.

Крихбаум взял карандаш и нацарапал несколько вычислений. Он был «на ты» с синусами и косинусами, тангенсами и их соответствующими логарифмами.

«Очень утешительно, правда», — произнес я, только для того, чтобы разрядить молчание. «Я имею в виду то, что мы все еще пользуемся звездами».

«Я вас не понимаю».

«Я только имел в виду, что со всем этим технологическим совершенством на борту, кажется странным определять наше положение при помощи секстана».

«А вы можете придумать другой способ, лейтенант?»

Я смешался, поняв, что мое замечание было неуместным. Возможно, просто было еще слишком рано.

Крихбаум поднял лист целлулоида, покрывавший карту. Она была равномерно сине-серая. Ни границ суши, ни отмелей — только плотная мозаика квадратов, букв и цифр.

Зажав циркуль зубами, Крихбаум пробормотал: «Вот тут мы находимся. Немного сбились с курса — всего на пятнадцать миль». Он прищелкнул языком и прочертил карандашом линию от нашей последней позиции до нового определения места, затем постучал костяшками пальцев по близлежащему квадрату.

«Тут у нас было дело. Нам почти вставили пистон в одно место».

Очевидно, мичман очень хотел показать, что он может в конце концов быть вовлечен в пустяшный разговор. Он взял свой циркуль и ткнул в точку, где происходило «дело».

Старшина из центрального поста подошел и уставился через его плечо.

«Это было в нашем четвертом походе — настоящий нахал. Большую часть времени шторм 10 баллов, а они следовали за нами с самого начала. Весь день сплошные контратаки. Мы почти потеряли им счет…»

Крихбаум не отрывал глаз от точки, отмеченной циркулем, как будто бы следы столкновения все еще были видны. Затем он глубоко вздохнул, закрыл циркуль и резко отложил в сторону.

«Не шутка, скажу я вам».

Я знал, что большего не следует ждать. Как и Айзенберг, который остановился было подслушать. Крихбаум тщательно уложил свой секстан на отдых в его ящик. Циркуль оставил тонкий прокол в карте.

Зюйдвестка, резиновая куртка и бинокль мичмана висели на крючке. Он взял их и стал готовиться заступить на вахту.

***

Вместо того, чтобы создавать помехи утреннему потоку перемещений по лодке, который все еще не утих, я решил нанести еще один визит на мостик.

Облака теперь были резко очерчены — теневые куски инкрустации, вставленные в сизо-серое небо. Одно из них дрейфовало через диск солнца, и в его тени пропало зеленовато-белое свечение моря. Облако было таким большим, что его нижний край казалось пропадал за линией горизонта, но в нем были разрывы, через которые солнце выстреливало в море косые столбы света. Один из них был направлен прямо на лодку, и на некоторое время мы были пойманы в луче небесного прожектора.

«Самолет слева на траверзе!»

Вопль старшины Дориана потряс меня как удар электричества. За секунду, которая потребовалась мне, чтобы достичь верхней крышки люка, я успел разглядеть темную точку на сером фоне облака. Задрайка нижнего люка ударила меня по голени, почти заставив