Аля молчала, не зная, что делать. Соблазн был велик. Да что там – огромен! Иметь в своем личном пользовании такое сокровище! Аля знала, что в драгоценной коробке полно всего – и тени для век пяти-шести цветов, и два вида румян. И квадратик с пудрой, и маленький тюбик с тушью для ресниц. А и сами ресницы – искусственные, длиннющие, круто загнутые вверх – как у принцессы из сказки. Да, и еще блеск для губ – перламутровый, блестящий, переливающийся, сверкающий искорками. Мазнешь – и губы блестят, как будто их облизали. А запах! Божественный – клубника или земляника. Просто хотелось этот блеск проглотить, как конфету.

Сгорая от стыда, Аля положила заветную коробочку в карман и пошла домой. Шла и нащупывала – на месте?

В те минуты ей казалось, что не было ничего ценнее в ее жизни, чем эта пластмассовая красная коробка.

Софья зашла в комнату, когда она разглядывала свое сокровище. Сердце остановилось. Сейчас все узнается! Хотя – как? Она ни за что не признается, ни за что. Хоть пытайте, как Зою Космодемьянскую. Ни за что не предаст Олю. Потому что она не предатель.

Софья взяла в руки коробку, небрежно повертела в руках и поставила на стол.

– Интересно, откуда у тебя эта дрянь?

– Оля подарила. А ей родители привезли. Из Америки, кажется.

– Выбрось, – безапелляционно велела Софья. – Жуткая дрянь. Это дерьмо делается из крашеного мела. Вот и подумай – нужно ли это твоей нежной девичьей коже.

Аля молчала, опустив голову.

– Да и вообще тебе краситься рано, – продолжала Софья. – Я не ханжа, ты знаешь. Через два года я сама куплю тебе то, что надо. И хорошего качества, не сомневайся!

Слава богу, на подаренное Олей сокровище Софья не посягала. Не забрала и не выбросила. «Все-таки, – подумала Аля, – она неплохая. Даже хорошая. Только все равно чужая».

На дачу к Мусе поехали на такси. Маша, помогая собирать сумки, ворчала:

– Канешна, ты ж у нас барыня! Какой тебе поезд, какая такая лектричка? Куда тебе с простыми людями? Ты б еще карету заказала.

– Была бы карета, и заказала бы, – усмехнулась Софья, приглаживая у зеркала волосы. – И вообще, давай поторапливайся! Копаешься как клуша, тетеха. Аля, – закричала она. – А ты где застряла?

Вещей оказалось много: чемодан с Алиными нарядами, чемоданчик с Софьиными. Две здоровенные сумки продуктов: «Муся кормить нас не обязана!» Сумка с книгами, обязательное летнее чтение. Сумка с обувью – от босоножек до резиновых сапог. Еще Софьины папиросы, две бутылки армянского коньяка: «Это нам с Муськой для сосудов».

Маша грузила вещи и ворчала:

– Собрались как на зимовку!

Софья села впереди, Аля устроилась сзади. День был теплый и безветренный, на голубом небе сияло летнее солнце, леса, стоящие вдоль дорог, зеленели молодой, яркой зеленью, и вообще все было прекрасно! Каникулы, ура! А впереди еще море.

Доехали за час, ерунда. Въехали в большой зеленый поселок, такой зеленый, что были видны только крыши домов, все остальное утопало в густой свежей зелени.

Остановились у серого, сто лет не крашенного забора.

Калитка сиротливо болталась на нижней петле.

Выгрузили багаж, и Софья закурила.

– Подыши, – велела она Але, – а я пока немного приду в себя.

Аля присела на березовый пенек. Стояла оглушительная тишина, какая бывает только в лесу. Где-то неподалеку раздался размеренный стук топора. Совсем близко, на соседнем участке, заплакал грудной ребенок, и все затихло.

По обе стороны от дорожки, ведущей к дому, склонялись густые кусты жасмина, над ними жужжали пчелы. Пахло невероятно. Наконец показался дом – двухэтажный, старый, некрашеный, как и забор, слегка осевший, с покосившейся на правый бок террасой. Окна террасы были распахнуты.

Поднялись по полусгнившему, кривому крыльцу, и Софья громко крикнула:

– Муся, ну где ты? Встречай гостей!

Тишина.

Никто не появлялся. Софья решительно толкнула дверь в дом и кивнула Але:

– Пошли. А то будем ждать до второго пришествия.

В комнате Аля присела на край дивана и огляделась. Софья пошла искать подругу.

«Кажется, нас никто не ждет, – подумала Аля. – Вдруг еще и попросят. А так не хочется уезжать из этого райского места!»

На террасе стоял большой овальный обеденный стол, покрытый старой полустертой клеенкой, и несколько венских стульев. На столе одиноко притулилась сахарница с отбитой ручкой и торчащей ложечкой, граненый стакан с мутноватой водой, пепельница, полная окурков, карандаш со сломанным грифелем и плошка с засохшим вареньем. Над плошкой лениво, медленно кружилась оса.

Дверь отворилась, и на террасу вошла Софья с ярко-рыжей высокой старухой в открытом цветастом сарафане.

– Моя внучка, – кивнула на Алю Софья. – Аля, Алевтина.

Рыжая старуха улыбнулась, и ее глаза цвета спелого крыжовника, неожиданно молодые, яркие и веселые, радостно загорелись.

Принялись обустраиваться – Софьина комната на первом этаже, Алина на втором. Все в пыли и в паутине, но солнце освещало медовое дерево стен и темный шоколад старой мебели, беззастенчиво заглядывало в окна и падало, серебрило прозрачную кружевную паутину.

Аля бегала снизу вверх, вытирала пыль с книжного и платяного шкафов, распахивала окна – а в ее комнате их было три. Заглянула и в остальные комнаты, выбежала на балкон – перед ней лежали лес и зеленая лужайка, на которой стояло два полосатых шезлонга и кривой, покосившийся, небрежно воткнутый в землю солнечный зонт.

Из-за густой ели брызнуло солнце, и Аля невольно зажмурилась: «И здесь, в этой лесной сказке, мне предстоит прожить почти месяц?»

Она постелила себе – белье привезли с собой из Москвы. Развесила вещи, расставила обувь и книги и побежала вниз, к «девочкам» – как они сами смешно называли себя.

Софья с Мусей сидели на террасе, перед обеими стояли остывшие чашки с черным кофе. Обе дымили.

Аля посмотрела на нераспакованные сумки, поняла, что рассчитывать не на кого, и принялась за дело.

Прибрала Софьину комнату, разобрала сумки с продуктами – в холодильнике валялась пачка пельменей, кусок подсохшего сыра и полпачки пожелтевшего сливочного масла.

Аля достала курицу, опалила ее на огне и поставила варить бульон. Потом начистила картошки, слава богу, она нашлась, и выскочила на участок.

У забора росли мелкие лесные колокольчики и аптекарская ромашка с «укропной» травой. Аля нарвала огромный букет и вернулась в дом.

Нашлись и вазы – одна тонкого фарфора, но с отбитым горлышком, а вторая простая, грубая, керамическая, точно такая же была у бабы Липы. Аля, держа эту вазу в руках, едва сдерживала подступившие слезы.

Было понятно, что хозяйственные хлопоты лягут на ее плечи. Иначе все просто умрут от голода.