— Ты меня слышишь?! – подлетев, я рванул брата за плечо. Толкнул к граниту.

— Это ты меня слышишь?! – он сгрёб мою рубашку. Я зарычал. Жаждущий разрушений, припечатал его снова. В гонимых ветром тучах загрохотало, порыв швырнул в нас водой.  – Мне не нужны няньки, Ренат! Чёрт тебя подери! – его пиджак тоже пропитала вода. – Запах дорогого одеколона, исходящий от брата, не мог вытеснить другой – её, намертво слившийся с моим собственным. Со мной. Он только глушил его. Накалённые до бела нервы, гром, Вик, крысой сбежавший с корабля, звук выстрелов, гарь…

Жёсткий удар спиной привёл меня в чувства. Теперь уже я стоял у плиты. Бровь Рената была рассечена, лицо искажала ярость. Сквозь смешавшееся с настоящим прошлое проступала реальность в которой мы, сцепившись, стояли на могиле отца, глядя друг на друга. Моё собственное плечо ныло, в локте пульсировало. Разжав пальцы, я сдавил переносицу.

— Успокоился, — брат стёр тыльной стороной ладони кровь.

— Решил поиграть в братьев? – я жёстко усмехнулся.

— Решил, что кто-то должен тебя остановить, пока ты не перешёл границы.

Я опёрся ладонью о гранит. Посмотрел на оставшиеся от даты рождения штрихи и, вытащив пистолет, ударил по ним рукоятью, стирая начисто. Закончив, опять посмотрел на брата. Тот сохранял мрачное молчание.

— Не ты точно, — процедил и вернул ствол в кобуру. Сжал и разжал руку, смахнул воду и почувствовал во рту металлический привкус крови. – Я, чёрт возьми, его из преисподней вытащу и заново туда отправлю, если с Евой ещё хоть что-то случится. Ты понятия не имеешь о том, что это была за тварь. Отец… — скривил губы и сплюнул под ноги. – Пока ты получал диплом в своём Оксфорде, я подгребал за ним то, что можно было подгрести. Так что… – не закончив, посмотрел в другой конец участка, на небольшую, украшенную статуэткой ангела белую колонну.

— Знаешь, о чём я думаю, — проговорил задумчиво и снова посмотрел на брата. – Наша мать была не так уж и не права. Трудно сказать, ходила ли смерть у неё в подругах, но… Протяни она ещё с десяток лет, это бы сломало её. В отличие от отца, она видела в окружающих людей, а не шахматные фигуры, которые можно передвигать согласно своим желаниям. И в нас в том числе. Отец… — у меня вырвался сдавленный смешок. – Оте-е-ец… ему нужно было другое. – Смешок резко оборвался. Я прищурился. – Нечего втирать мне про грани, Ренат. Пока ты учился в Оксфорде, я изучил все грани от и до. Думаешь, мне это было нужно?! – рявкнул я, отталкиваясь от плиты. – Думаешь, я хотел этот город?! Да ни черта я не хотел!

В последний раз смерив продолжающего молчать Рената взглядом, я пошёл к ограде. Из-за отца я потерял своего не рождённого ребёнка. Из-за него же лишился женщины, вернувшей мне возможность чувствовать тогда, когда это казалось уже почти невозможным. Из-за него я потерял единственного друга. Митяй… Хоть братом по крови он мне не был, именно с ним я мог бы хлестать коньяк этой ночью сидя тут, на каменной скамье. Если бы только он был на этом грёбаном свете…

— Думаешь, я хотел этот город? – раздалось мне в спину.

Я остановился. Оглянулся на Рената. Тот так и стоял неподалёку от могилы, только теперь смотрел не на плиту, а на меня.

— Не хотел, — брат направился ко мне.

Я ждал, пока он приблизится. Усмехнулся. Ботинки его всё-таки оказались вымазанными, как и брюки. Находясь рядом с отцом, пусть даже с мёртвым, не запачкаться было невозможно. Поднял взгляд к лицу брата.

— Так что же ты всё не послал?

— Ты прекрасно знаешь ответ, — сказал, глядя на меня прямо. – Кроме нас некому. Мы нужны этому городу, Рус, — он замолчал на несколько секунд. Ветер снова швырнул в нас водой, в голове отзвуком раздался окрик Евы, но я заглушил его.

— Мы оба, — короткий взгляд, после которого Ренат открыл кованную калитку. Открыл, но с места не сдвинулся, дожидаясь, пока я выйду первым.

Ничего не ответив. Я шагнул за ограду. Мы оба… Чего нужно было этому городу, мне было всё равно. По крайней мере, сейчас. Но я знал, чего хочу сам – достать сбежавшего с «Беринга-320» крысиного короля. Достать и превратить его в месиво.

Ева

— Не нравится? – от долгого молчания голос прозвучал глухо.

Вздохнув, я заставила себя подняться с постели. Подошла к окну и раскрыла его настежь, впуская в комнату свежий воздух. Ворвавшиеся вместе с ним запахи и звуки окружили меня, заполнили собой всё вокруг.

Сделав глубокий вдох, я посмотрела на кошку. Сидя на постели, она с раздражением и усердием вылизывала шерсть в том месте, где я только что касалась её. Как будто желала избавиться от моего запаха или просто-напросто считала меня слишком грязной.

— Ну так и иди к нему, — бросила с досадой. — Иди, — махнула на закрытую дверь.

Перестав вылизываться, Жордонелла села, плотно приставив друг к другу передние лапы. Прикрыла их хвостом и уставилась на меня янтарными глазищами.

— Что?! — повысила я голос. – Что ты на меня смотришь?! Он не придёт за тобой, понимаешь?! Всё. Не придёт! Ни за тобой не придёт, ни за мной. Он тебя бросил, пойми ты это!  Не хочешь, чтобы я тебя трогала – не буду. Только больше у тебя никого нет. И у меня…

Тихонько мяукнув, трёхцветка спрыгнула с постели, подошла и, прижавшись боком к голой ноге, простояла несколько секунд. Прыгнула на подоконник и, пройдясь по нему, встала рядом с моей рукой. Поколебавшись, я коснулась её мягкой шерсти. В отличие от меня, она хотя бы изредка приводила себя в порядок, тогда как я с трудом могла заставить себя шевелиться. Не хотелось ни есть, ни разговаривать, ни вставать с постели.

Провела по волосам, пытаясь вспомнить, когда причёсывалась в последний раз. Кажется, это было вчера. Или позавчера. А может быть, ещё раньше… За всю эту неделю из комнаты я вышла всего один раз и то только затем, чтобы проверить собак. Не успела зайти в вольер, как они окружили меня, виляя обрубками хвостов. Гладя больших, походящих на живое оружие псов, я пыталась вспомнить, что раньше приносило мне ощущение счастья. Пыталась и понимала – ничего не осталось. Руслан забрал с собой всё: мою душу, моё сердце. Без него всё стало блёклым и серым.

— Я знаю, что ты его любишь, — коснулась уха кошки, почесала её. Убрала руку. Пальцы мои легли на край подоконника. Подойдя к самому раскрытому окну, Жордонелла выглянула на улицу, повела ушами. Окна комнаты выходили во двор, и я могла видеть окружённую зеленью каменную беседку, тропку, ведущую к задней калитке, кусты смородины и старую грушу.

Жордонелла снова мяукнула. Уже не так, как раньше – жалобно, как будто бы спрашивала меня о чём-то. Я провела по её спине.

— Я тоже люблю его, — едва слышно. Горечь от того, что вот так откровенно признаться в этом я могу только кошке, сжала сердце, сплелась с ощущением безысходности и гнетущей пустоты. Злость, что я чувствовала все эти дни, вспыхнула и снова погасла. Порой она накатывала на меня, как поднятые ветром волны, порой затихала, и в эти моменты я ненавидела Руслана сильнее всего. Потому что на смену злости приходили безразличие и апатия.