раз тебя пожалели, то и еще пощадим?! Увести его! С глаз моих долой!

Городовой отвел меня в тот же подвал, но только почему-то в другую камеру — более светлую и сухую. Я улегся на нары и принялся размышлять. Чем кончится мое сидение здесь? Выполнят палачи свою угрозу или просто пугают? Кто их знает… Скольких моих товарищей замучили в полицейских участках без суда и следствия…

И я твердо решил: если палачи опять захотят меня мучить, кинусь на них, сорву с кого-нибудь оружие, не выйдет — буду драться голыми руками. Пускай убьют! Лучше погибну в борьбе, чем вот так жалко, не сопротивляясь, как какой-нибудь толстовец, а не боевик.

Так я решил и от одного этого сразу почувствовал себя куда лучше.

Растворилась дверь. Полицейский принес кружку теплой воды и кусок ржаного хлеба. Только тут я почувствовал волчий голод. Заморил червяка, лег и уснул.

Так продержали меня в участке еще четыре дня. Допроса больше не устраивали, словно пристав каким-то шестым чувством пронюхал о моей решимости сопротивляться во что бы то ни стало.

А на воле в это время происходило вот что.

Как только в дружине узнали о моем аресте, сейчас же стали решать, как мне помочь. В это время в Златоусте был Костя Мячин. Он и взялся за дело.

В каталажку, где меня держали, сажали и за разные мелкие провинности. Попадали туда разные пьяные дебоширы. А у златоустовских боевиков был на примете один бывший матрос, горький пьяница и буян, которого то и дело бросали в холодную. Там ему давали проспаться, награждали полдюжиной тумаков и выкидывали за ворота. Этого пьянчужку боевики иной раз без его ведома использовали для кое-каких разведывательных целей. Пригодился он и на сей раз. Моряку зашили в надежное место записку, дали денег на выпивку и попросили его, как только он окажется в каталажке, выбрать удобную минуту и передать записку мне.

Сначала все шло как по писаному: парень здорово наклюкался, как следует набуянил, и его забрали в участок. Но тут он с пьяных глаз перестарался — вытащил записку рано. Дежурный городовой заметил, отобрал бумажку и здорово отколотил пьянчугу. Стукнули пару раз и меня — без внешнего повода. В тот день я так и не понял, за что.

А на следующее утро меня под сильным конвоем отправили в тюрьму.

Неудача с матросом не обескуражила друзей. Через одного сочувствовавшего нам солдата из тюремной стражи они наладили со мной переписку, сообщили план побега и передали с воли пять пилок.

В ночь с 26 на 27 мая, к двенадцати часам, я должен был выпилить оконную решетку и выбраться в тюремной двор. Как раз в то время на посту предстояло находиться нашему солдату. Стена тюрьмы в этом месте была рядом с жилыми домами, и ребята хотели с крыши втянуть меня на стену с помощью веревки.

До ночи побега оставалось еще несколько суток. Мучительные это были дни! Наконец двадцать шестое… Сегодня либо воля, либо…

Но мои планы рухнули в то же утро.

В десять утра распахнулась со скрипом дверь камеры. На пороге стоял надзиратель:

— Выходи! В контору!

Екнуло сердце.

В тюремной конторе уже ждал помощник начальника тюрьмы.

— В кузницу, — распорядился он, роясь в ящике письменного стола и не поднимая глаз ни на меня, ни на надзирателей. — Пусть закуют в ножные кандалы.

Предательство? Или простое совпадение?

Но так или иначе — побегу пока что не бывать…

На несколько минут меня охватило чувство опустошенности и безразличия, но только на несколько минут. «Нет! — сказал я себе. — Держись, Петруська! Покуда ты сам не сдался, никто не в силах тебя одолеть. Держись! Не сегодня — так завтра, не завтра — так через неделю, через месяц ты вырвешься из клетки. На волю! К друзьям».

Надзиратели вывели меня из конторы — и вдруг застыли по стойке «смирно», приложив руку к козырьку. Навстречу нам шагал «сам» — начальник Златоустовской тюрьмы собственной персоной.

— Кто такой? — кивнул он на меня.

Старший надзиратель доложил.

— Куда ведете?

— Так что по приказанию господина помощника начальника в кузню. Заковать в ножные кандалы.

— Не надо, не надо, — махнул рукой начальник. — За ним конвой пришел. На допрос его вызывают к уездному исправнику.

Так полчаса судьба играла со мной в «кошки-мышки». Снова подвели к крыльцу конторы. Сказали: «Подожди». Жду.

В это время во дворе гуляли политические, среди них и боевики. Некоторые меня знали.

Мне удалось шепнуть одному, что снова иду в участок — на допрос к исправнику. На всякий случай ребята тут же завернули в тряпицу кусок хлеба и сунули мне. Надзиратели не мешали.

На сей раз сопровождать меня отрядили чуть не взвод конных стражников, целую кучу пеших полицейских. Этот «почетный эскорт» и доставил меня в уже хорошо знакомый участок.

Здесь необходимо подробнее описать этот дом.

Как и многие здания в Златоусте, расположенном в неширокой долине меж гор, он был наполовину «вкопан» в склон горы, которая «съедала» с тыловой стороны его первый этаж. Парадный подъезд канцелярии выходил на улицу, другой вход был со двора. Оба они вели в прихожую. За прихожей следовала проходная комната — писарская — и затем кабинет пристава. Таким образом, прихожая, собственно канцелярия и кабинет составляли небольшую анфиладу.

Конный конвой и большая часть пешего расположились во дворе участка, несколько городовых остались у парадного крыльца. Меня ввели в прихожую. Двери в канцелярию и кабинет были распахнуты, и мне из прихожей был виден стол у окна, а за столом — трое.

— Клади свое барахло и ступай к их благородию, — полицейский указал на дверь кабинета.

Я пошел. В писарской почему-то никого не было. За столом в кабинете сидели сам пристав, уездный исправник и кто-то незнакомый. Перед исправником на столе лежал браунинг, а перед приставом — «смит-вессон».

И тут меня осенила шальная мысль: схвачу браунинг, выстрелю и — в окно!

Мышцы напружинились.

До стола три шага… Два… Один…

Не знаю, быть может, лицо мое выдало, что я что-то замышляю, но только исправник торопливо схватил свой браунинг и вскочил.

— Что это ты, братец, так близко подходишь? — Исправник глянул на меня испытующе и вдруг улыбнулся. — Или секрет у тебя ко мне?

Ощутив холодок самозабвения, словно в омут головой кинулся, я неожиданно для самого себя сказал:

— Нет, ваше благородие, какие у нас с вами могут быть секреты? Просто хотел с вашим пистолетом в окно скакнуть. — И тут же пожалел: «Зачем это я?!»

Против ожидания исправник, пристав и третий чиновник переглянулись и громко расхохотались.

— Ишь ты