Ошибку я сделал с самого начала: влез в «восьмерку», а не в «двойку». «Двойка» ехала прямо на вокзал, но ее долго было ждать, потому что троллейбус ушел, когда я подбегал к остановке. «Восьмерка» останавливалась у парка Победы, — если через него пройти, как раз к вокзалу и выскочишь, только пути перейти надо по мостику. Через парк я и поперся.

Их было трое: маленький, другой косоротый — из-за шрама в углу рта, чуть повыше ростом, и третий — самый длинный. Типичная уличная урла: кожаные куртки, черные джинсы, у косого — паленая кепка Kangol, у маленького — солнцезащитные очки с зелеными стеклами. Мелкие блеклые татуировки на руках, наверное, в колонии делали.

— Стой, паца-ан, — сказал с растяжкой маленький. Я остановился. Был вполне реальный шанс, что это некие залетные уроды, которых можно отшить. Ловят таких же залетных, из ближних деревень.

— Нам тут копеек двадцать не хватает на побухать, — сказал косоротый. — В кармане посмотри, может, поможешь землякам?

— Сколько надо? — спросил я.

Может, и вправду мелкие бухарики. Двадцать копеек, конечно, отмазка, надо им обычно рублей пять — десять, но бухарикам не жалко, как говорит Стасик, «может, и нам когда придется так вот просить» — в чем я лично сомневался, но мало ли… Черт с ними, отдам пятерку. Или червонец.

— А ты в кармане посмотри, — повторил косоротый. — Сколько там у тебя есть? И цепуру снимай. Пиз-датая цепура. Бабе своей подарю.

«Цепуру снимай» значило, что меня грабят. Беззастенчиво, прилюдно, зная, что в парке никогда не бывает ни одного милиционера, а случайным прохожим наплевать, даже если меня зарежут. Да если здесь и будет чудом вертеться мент, он скорее всего сделает вид, что ничего не замечает…

В лучшем случае прохожие позвонят «02» с мобилы. Кстати, «цепура» у меня была под золото, ненастоящая… Снять?

А вот хер! Дело, как я уже понимал, не в цепуре.

— Шли бы вы, а? — сказал я.

И понял, что меня сейчас будут бить. И не просто бить, как бьют человека у нас в России — от скуки, от ничего неделания, от желания сорвать зло… Меня будут бить за то, что я неправильно ответил на вопрос. И вполне возможно, убьют. Выкидуха в руке косоротого говорила об этом более чем красноречиво. Появилась она незаметно, может быть, еще до того, как я неправильно ответил.

— Ты не поал, сука? — спросил маленький. — Не поал? Чо за терки, а? К тебе подошли пацаны, спросили как у мужика…

— Пошел на хуй, — сказал я.

Теперь уже нечего было терять. Надо вести себя так, как положено мужику.

— Чо? — в притворном ужасе спросил маленький. — Чо ты сказал, я не поал?!

Он, наверное, смотрел новые русские сериалы — там обычно именно так разговаривают бандиты, а также «правильные» и «неправильные» менты. «Поал», «Чо ты сказал»…

Я не боялся. Не боялся, потому что за ремнем джинсов у меня — очень неудобно, между прочим, — торчал револьвер. В любом другом случае я, наверное, отдал бы все, что они просили. Ну, подергался бы, получил бы по морде… Хотя нет, вряд ли, не полез бы я на нож. Отдал бы, что им надо, получил бы пенделей, и все на этом закончилось бы.

А теперь…

Косоротый сделал шаг в мою сторону, выкидуху держал правильно, лезвием вниз — учили, небось, в колонии старшие товарищи… Я сунул руку под футболку, нащупал холодную рукоять револьвера и, повернувшись, бросился прочь. Хорошо, что я не положил его в сумку. Думал же сумку взять, а потом, как в кино, под ремень засунул. Будто знал…

Вот теперь точно убьют. Или сильно порежут. Просто потому, что им скучно, а еще — потому что они, кажется, наколотые… Таким все равно.

— Стоять! — заорали сзади и громко затопали.

Я бежал по аллейкам, думая лишь об одном: не споткнуться о трещину в асфальте, о проросший древесный корень, о брошенную кем-нибудь банку из-под пива, не поскользнуться на растаявшем мороженом… В фильмах ужасов герой обычно падает, но маньяк (или монстр, или другой злодей) либо падает тоже, либо промахивается, ударяя ножом. А вот в более-менее реальных фильмах (как и в жизни) упавшего героя убивают. Чаще всего. Поэтому герою падать не рекомендуется.

— Стой, бля! Стоять! — орали позади.

Я знал, куда бегу, — к новостройке за парком. Новостройка была из одного племени с «проклятым местом», начатое в стародавние времена здание, брошенное затем с утратой хозяев. Построить успели полтора этажа, причем основное внимание уделили подвалу — он был монолитно-увесистый, сделанный еще в традициях советских бомбоубежищ. Я бывал там несколько раз маленьким — мы ходили туда играть в прятки и искать немецкие черепа, потому что дом строился на месте немецкого кладбища времен Великой Отечественной. Говорили, что в войну там хоронили умерших в госпитале, помещавшемся в нынешней школе номер три. Не врали — я сам видел черепа, из которых делали светильники и вазочки, торчащие из песка поломанные куски ребер, позвонки, иногда пацаны находили даже железки, ржавые каски, а толстый Вадька из параллельного нашел в свое время Железный крест, который отобрали большие пацаны, навешав Вадьке тренделей.

Нельзя сказать, что я знал подземные ходы и переходы очень хорошо — вполне возможно, что мои противники ориентировались там куда лучше меня. Но ноги сами вели в подвал, и я начал бояться совсем за другое — чтобы револьвер не провалился в штанину. Ведь не успею достать…

Они могли бросить меня и пойти искать в аллеях всякую шелупонь, у которой можно отнять деньги, или часы, или сумку, или снять хорошие ботинки с футболкой. Но они не бросили. Я не оглядывался, потому что слышал в нескольких шагах за собой хриплое дыхание, топот, редкое бормотание: «Сука, бля, пидар…».

Парк кончился.

Я прыгнул вниз под песчаный откос и кинулся к железобетонным руинам, увязая в грязном песке. Упасть здесь было бы совсем обидно, и я немного снизил скорость, сделав упор на осторожность. Впрочем, мои преследователи тоже увязли, а кто-то даже, отчаянно матерясь, покатился под горку.

Проем, ведущий в подвал с этой стороны, я знал хорошо и нырнул туда почти автоматически. Длинный мог бы треснуться головой о притолоку, но проскочил удачно. Внутри — после солнечного дня — оказалось почти темно, но игры в войнушку сделали свое доброе дело: я помнил, что сейчас нужно направо, потом перепрыгнуть какие-то трубы, потом…

Оба-на!

Кто-то споткнулся о трубы и навернулся. Есть в жизни счастье!

— Стоять! Стой, бля! Порежу!!!

Я рванул по коридорчику, ускоряясь, вбежал в темный отсек и остановился. Дверной проем, через который я планировал выбраться наружу, был завален каким-то строительным мусором, лишь под самой притолокой оставалось отверстие, сквозь которое могла пролезть разве что кошка. Я сам себя загнал в тупик.

Стоп. Есть выход. Есть! Я вырвал из-под ремня дедовский револьвер. Он мог выстрелить. Мог не выстрелить. Сколько там лет патронам? Только сейчас я понял, что играю в очень опасную лотерею, в которой могу проиграть. Страшно проиграть. Со смертельным исходом.