Остаток дня в школе прошел спокойно. Ничего интересного – ни воющих собак, ни взрывающихся лампочек, ни завучих с замашками садиста-гестаповца. Жаль, я уже начал привыкать. Ужасно хотелось глянуть, цел ли волчок. Так, что руки прям чесались. Но на переменах мне все время казалось, что за мной следят. То первоклашка с огромными бантами, то прыщавый хмырь в кедах без шнурков, то Лолита с розовыми волосами из параллельного… В общем, может, это паранойя, но туалет на третьем я обходил стороной.

Лучшего места, чем полупустой бачок, я пока не придумал. Дома оставлять игрушку было ненадежно – Гена периодически устраивал у меня шмон в поисках выпивки, сигарет, порножурналов и хрен еще знает чего. Волчок, конечно, не граната, но объяснять, у какого несчастного малыша я его отобрал, как-то не хотелось. Оставить полосатика в школьной сумке еще глупее. Не буду же я ее всюду с собой таскать? В карман старых джинсов, которые стали мне так малы, что чуть не лопались на заду и кокетливо обнажали лодыжки, волчок не лез. Ну, куда еще мне его было девать?

Дождавшись, когда этаж опустеет после последнего урока, я наконец направился в сортир, как бы по важному делу. Игрушка терпеливо дожидалась меня и даже не подмокла. Засунув ее в рюкзак, я, как мог, затянул застежку, начинавшую отрываться от матерчатого низа. Фиг вы получите, а не волчок, Любовь Генриховна! Но как же быть с исключением в самом начале учебного года? С мамой и Геной? Все это требовалось основательно обдумать.

На подходе к дому меня ждали. Факофф приклеился к стене подворотни, лениво посасывая сигарету. Рядом подпирала спинами архитектуру его свита. Их было трое… Нет, четверо. Завидев меня, маленький и лохматый высунулся из-за мускулатуры приятеля. Челюсть у Факоффа слева напоминала светофор, одновременно зажегший все три сигнала. На штаны из-под куртки неприятно свисала цепь. Остальные держали руки в карманах.

Идти через подворотню было равносильно самоубийству. Назад поворачивать – поздно и позорно. Подлецы хорошо выбрали позицию: разросшиеся на повороте кусты скрывали все безобразие, пока я не вывернул на финишную прямую метрах в десяти от приветственного комитета. Я прикинул свои опции. Глубоко вдохнул. Бок как раскаленным прутом ткнуло. Все это время я не замедлял шага и, гаденько улыбаясь, приближался к шишкарям.

Факофф выплюнул сигарету и начал отлепляться от стенки. Остальные подобрались. Сейчас! Я спокойно свернул влево и потопал по асфальтовой дорожке. Секунды текли.

– Эй! Куда, гнида?! – сзади заматерились и побежали. Я тоже побежал. Вообще-то, получается это у меня гораздо лучше, чем у Сашки. Именно поэтому мне удалось до сих пор сохранить здоровье и зубы, за исключением оставленного в школьной поликлинике. Но обычно я бегал с целыми ребрами. Обогнув 13-й дом, я отметил, что у Факоффской гвардии хватило ума разделиться и оставить Лохматого с Мускулом у моего подъезда. Значит, придется продолжить кросс. Я взял левее, нацелившись на детский сад. Факофф гаркнул сзади. Краем глаза я отметил, что Мускул с Лохматым послушались и присоединились к погоне.

Бок здорово болел, это сбивало дыхание. Мой расчет был на дыру в сетке, ограждавшей территорию детсада и выходившей за гаражи. Скопление ржавеющих монстров представляло собой лабиринт, который посещали алкаши, цыгане и прочая ненадежная публика. Там вершились великие и малые дела, только выигрывавшие от соседства с помойкой. Потерять хвост в провонявших мочой закоулках не составило бы для меня труда.

Первой дырой в блестящем плане оказалось отсутствие дыры в заборе. За пару недель, прошедших с моего последнего визита, секцию сетки успели сменить. Неужели у садика появился родитель-спонсор? Я не слишком изящно перевалил через изгородь – сказывалось ребро. Бандерлоги полезли следом, пыхтя и обижая мою маму. Я нырнул в тесный проход между гаражами, и игра в прятки началась. Факофф и Ко быстро потеряли из виду не только меня, но и друг друга. В спину мне теперь дышал один Мускул. Не слишком быстрый, зато старательный, он, казалось, нюхом меня чуял.

Наконец я рискнул: скинул рюкзак с плеч и втиснулся бочком в темную «крысиную нору» между двумя стальными коробками. Бандерлог, хрипя, как астматик, протопал мимо. Курить надо меньше! Я пролез по щели до конца, чуть не сдирая кожу с груди и плеч даже через куртку. Вот смеху будет, если застряну! То есть мне-то как раз будет не до смеху… Но все обошлось. Я вылетел, как пробка из бутылки, в следующий ряд. Стараясь дышать неглубоко, рванул по проходу, чуть не сбив с ног какого-то автомобилиста, явившегося за своей собственностью. Влетел в новую щель, пошире, которая вела к складам за магазинами и – свободе.

В светлом прямоугольнике, обозначавшем конец коридора, показалась тень. Она была крупная и четвероногая. Глаза, фосфоресцирующие, как у собаки Баскервилей, сочетались со слюнявыми обнаженными клыками. Псина, рыча, приближалась на напряженных лапах. Интересно, почему я сегодня собакам не нравлюсь? Может, пахнет от меня плохо? Я медленно попятился – бежать нельзя, а то разбудишь зверя, инстинкт то есть. Тут сзади послышался знакомый топот и сопение. Мускул! Я понял, что чувствует зажатая между ногтей вошь. Что лучше – клыки длиной с мой большой палец или кулаки величиной с футбольный мяч?

Я снова закинул рюкзак за спину и подпрыгнул. Пальцы ухватились за крышу гаража. Я подтянулся и вдернул себя наверх. Брякнулся на пузо, кусая губы и стараясь не стенать в голос. Услышал, как внизу разочарованно клацнули зубы. Мускул завизжал – тоненько, как девчонка. Ага, все-таки совсем без добычи собачка не осталась! Интересно, за что ж бандерлога укусили, что он так виртуозно взял верхнюю ноту? Я не стал терять времени и поскакал по гаражам. Очень хотелось остаться, наконец, одному, поэтому я влез по пожарной лестнице на крышу склада. Там валялся минут пять, зажимая бок, пока черные круги перед глазами не посветлели. Потом прошелся по крыше и спрыгнул на балкон офисного помещения, заставив пухлую мадам за стеклянной дверью выронить стопку бумаг и схватиться за сердце. Дальше все было просто – с балкона вел вниз железный трап.

К дому я не вернулся. Слишком велика была вероятность того, что разочарованный Факофф увел команду обратно, пасти мой подъезд. Я понимал, что еще одного забега мой бок не выдержит, поэтому решил погулять. Кончится же когда-нибудь у них терпение?

Пока я тащился через промзону с вонью от ткацкого комбината и школой-интернатом, куда неоднократно грозился сослать меня Гена, пот высох, и я начал мерзнуть. В дополнение ко всему пошел дождь – сначала почти невидимая в воздухе хмарь, потом морось. Во дворах, заваленных палой листвой, лужи покрылись серьезной рябью. Кроссовки, которые называться обувью могли только сверху по причине почти полного отсутствия подошв, свободно пропускали воду. Она скорбно хлюпала между пальцами и струйками прыскала из дырявых носов каждый раз, когда я поднимал ногу. Куртка тоже начала протекать. На спине и плечах плащевка противно клеилась к коже через мокрую от пота рубашку. Когда я вышел на Ленинский, меня уже потряхивало мелкой дрожью.

Обычно я любил шляться по проспекту и сидеть на балюстраде у метро. Пялиться на людей, спешащих по своим делам – или делающих вид, что спешат. Я развлекался, стараясь угадать, кто они и откуда, что привело их сюда и зачем, успеют ли они на автобус, встретятся ли с тем, кому назначили свидание у театральной кассы, и чем закончится эта встреча… Но сегодня мне было не до этого. Из универмага меня турнул охранник. Подземный переход под завязку забили прячущиеся от дождя в ожидании автобуса граждане. Я встал под козырек театральной кассы и дрожал там, отделенный от мира стеной воды и потоком блестящих цветных зонтиков.