Раньше, пока ее связь с флейтой не была разорвана, она зналабы это наверняка. Сейчас же приходилось подключать воображение. Наверное, Ромамаленький, беспокойный и неимоверно упрямый. Из неполной семьи или живущий сматерью и отчимом, который вспоминает о его присутствии, лишь когда надо накого-то наорать. Поссорившись с любимой девушкой, Рома ночует на скамейке подее окнами. Мерзнет. Поднимает воротник куцей куртки. Много курит.

Даф так тщательно представила себе этого Рому, что чуть непрослезилась. Меф наблюдал за ней с интересом.

– Не хочу тебя огорчать. Писала Леся, – сказал он,когда в своих мечтах Даф забрела невесть в какие дебри.

Хрустальная мечта Даф разлетелась вдребезги.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила она.

Меф пожал плечами. Он и сам не мог сказать откуда. Поройобъяснить сложнее, чем знать.

– Это неправильно, – сказала Даф, смертельнообиженная за свою мечту. – Чудовищно неправильно! Глобально неправильно!

Меф хмыкнул.

– Хочешь, я заставлю Рому бегать с кисточкой и исписатьтут все заборы? Мне не сложно, – предложил он. – Лесе будет приятно.Возможно, она даже уйдет из секции пулевой стрельбы, бросит пить пиво и вместес Ромой станет играть на виолончели.

Меф предлагал всерьез, однако Даф отказалась.

– Нет. Вмешиваться нельзя. Пусть все идет, как идет…

Неожиданно что-то заставило Дафну остановиться. У подземногоперехода ссорились двое алконавтов. Один – высокий, плотный – раз за разомтолкал другого, хилого и затравленного. Видимо, дожидался, пока тот огрызнется,чтобы врубить по-настоящему, с разворота. Маленький это прекрасно понимал ижался, как больной голубь. Явно стремился показаться настолько робким и слабым,чтобы о него противно было пачкать руки. Здоровяк, в свою очередь, осознавал,что вызвать такого доходягу на драку непросто, и с каждым разом задирал его всесильнее. Между толчками проскользнуло уже несколько оплеух, от которых головатощего дергалась, как у дохлого куренка.

Сострадательная Даф, конечно, не могла пройти мимо. Рука ееневольно стала подниматься, чтобы вытянуть из рюкзака флейту, но тотчасбессильно опустилась. Единственное, на что сейчас флейта годилась, – этоткнуть ею здоровяку в глаз.

– Вмешайся! – попросила она Мефа.

Тот поморщился.

– Да ну… Мы ж не знаем, кто там кому чего должен… Есливокруг человека скапливается слишком много уродов, логично предположить, что они сам урод. Что-то же тянет его в их общество? – сказал он.

– Сделай это для меня! – настойчиво повторила Даф.

Что-то в ее голосе подсказало Мефу, что лучше не спорить. Онпожал плечами и послушно подошел к мужчинам.

– Добрый день, мальчики! Не будете ли вы столь любезныпосвятить нас в характер вашего социального конфликта? Мою подругу интересуютмалейшие психологические нюансы. Не стесняйтесь: излейте душу! – сказалон, слегка подражая Улите, любившей перед дракой прикинуться дурочкой.

«Мальчики» повернулись к Мефу. Едва ли то, что они увидели,их сильно впечатлило. Подросток лет шестнадцати. Скорее среднего роста, чемвысокий, не атлет, с отколотым передним зубом, с хвостом волос на затылке.

Тощий алкаш, пожалуй, даже обрадовался, что гнев здоровякаможет переключиться на кого-то постороннего. Его трусливое лицо выразиломышиное удовлетворение. Когда бьют одного – это унижение. Когда же бьют многих– это уже некое социальное действо, в котором можно поискать высший смысл.

Что касается здоровяка, то он озверел и в ярких, нолексически бедных выражениях посоветовал Мефу валить.

– Подведем итог! – сказал Буслаев. – Мнесоветуют топать согласно маршруту, отмеченному на топографической карте? И вчем причина такой немилости? Излишнее полнокровие давит на мозг? А, здоровячок?

Тонкий волосок, на котором висело терпение здоровяка,оборвался. Он шагнул к Мефу и… А вот никакого «и» уже не было. Все, что онуспел, – это шагнуть, потому что хилый алкаш подскочил едва ли не наполметра и боднул противника головой в нос. Здоровяк откинулся назад. А тощийуже бил его с двух рук, очень быстро и резко, точно заяц играл на барабане. Налице здоровяка медленно проступали боль, удивление и новое, явно чужеродное емупрежде, выражение робости. Вместо того чтобы драться – а разве не этого онжелал? – здоровяк испуганно втянул голову в плечи и, хлюпая разбитымносом, попятился. Затем повернулся и побежал.

Хилый алкаш гнался за ним, пытался пнуть на бегу и отправлялему в спину все встречающиеся предметы, подходящие для метания. Мефодийпроводил их задумчивым взглядом. Затем вернулся к Даф.

– Ну вот. Ты хотела – я вмешался, – сказал он.

– Я хотела, чтобы ты вмешался не так! Чтобы урезонил,объяснил, показал пагубность того пути, которым… – сбивчиво начала Даф изамолчала, встретив ироничный взгляд Буслаева.

– При желании их можно еще догнать и посеять разумное,доброе, вечное. Так что, догнать? – предложил он, прикидывая расстояние.

Алкаш, бежавший первым, неожиданно поскользнулся на ровномместе и аккуратно прилег на травку. Тот, что догонял, налетел на него,споткнулся и тоже растянулся.

– Не надо никого догонять. Как ты сделал, что тот нанего набросился? – спросила Дафна.

– Да никак. Поменял местами их эмоции. Взял агрессиюздоровяка и поместил ее в мелкого. А всю робость мелкого отдал здоровяку. Дажеусилил немного, – сказал Меф неохотно.

В его взгляде читалось: объяснять элементарные вещи – чтоможет быть тоскливее. Однако Даф неожиданно заинтересовалась:

– Поменял эмоции? А что ты при этом испытывал? Чтопредставлял?

Меф честно задумался.

– Да ничего особенного. Вроде как хватаешь за головыдвух разноцветных ужей и перекладываешь из одной корзины в другую.Одновременно. Главное, чтобы ужи не соприкоснулись хвостами, – пояснилМеф.

– А почему нельзя, чтобы соприкоснулись? – быстроспросила Даф.

– Сам не знаю. Думаю, ничего ужасного не произойдет исолнце не погаснет, но чувствую, что лучше этого не делать. И еще надоперекладывать ужей очень быстро, пока они не поняли, что их схватили. Иначечеловек захлопнется, уж заползет в нору, и все. Я, конечно, могу ему там всеразломать в психике, но смысла в этом нет. Ужа из норы уже не достанешь.

– Все равно ты слишком круто с ним поступил… Головой внос! – сказала Даф.