Порой он чувствовал, что сходит с ума, как земляне, однако теоретически для антейцев такое невозможно. Он не понимал, что с ним происходит или уже произошло. Его готовили к этой чрезвычайно трудной работе, выбрали для нее за физическую выносливость и способности к адаптации. С самого начала он знал, что может потерпеть неудачу по множеству причин, что весь план невероятно рискованный и придуман от безнадежности; он был готов к поражению. Но он оказался не готов к тому, что получилось на самом деле. Сам по себе план подвигался как нельзя лучше: заработаны огромные деньги, строительство корабля началось практически без затруднений, никто так его и не разоблачил (хотя, вероятно, многие подозревали) – и шансы на успех росли с каждым днем. А он сам, антеец, лучший представитель превосходящей расы, терял контроль над собой, превращался в пьяницу, тупое растерянное существо, отступника и, возможно, предателя собственного народа.

Иногда он винил Бетти Джо в своей слабости перед лицом этого мира. Насколько же он уподобился землянам, если ищет себе подобные оправдания! Из-за нее он перенял туземный образ мыслей, поддался смутному чувству вины и еще более смутным сомнениям. Она научила Ньютона пить джин; именно она показала ему то бездумное, удобное, гедонистское существование, о котором после пятнадцати лет изучения земного телевидения он не имел ни малейшего понятия. Она познакомила его с дремотным нетрезвым жизнелюбием, до которого не додумались антейцы в своей многовековой мудрости. Он чувствовал себя человеком в окружении довольно дружелюбных зверюшек, глупых, но с явными зачатками интеллекта, который постепенно осознает, что концепции и отношения у них куда сложней, чем его учили. Такой человек мог бы обнаружить, что по одному или даже большему числу критериев, доступных высшему разуму, окружающие его животные, которые гадят в собственных норах и пожирают свои экскременты, более счастливы и мудры, чем он сам.

Или просто человек, долго живущий в окружении животных, сам потихоньку им уподобляется? Однако аналогия была несправедливая, неправильная. Его объединяло с людьми наследие более близкое, чем простое родство в семействе млекопитающих или зверей в целом. И он, и люди были разумными говорящими существами, способными мыслить, заглядывать вперед, испытывать чувства, которые приблизительно зовутся любовью, состраданием, уважением. И, как выяснилось, он имел способность напиваться.

Антейцы отчасти были знакомы с алкоголем, хотя сахара и жиры играли в экологии их мира весьма незначительную роль. Существовала сладкая ягода, из которой иногда делалось что-то вроде легкого вина; чистый спирт, разумеется, синтезировать несложно, и очень редко антеец мог почувствовать опьянение. Но пьянства не существовало; не было антейцев-алкоголиков. Он ни разу не слышал, чтобы на Антее кто-нибудь пил, как он на Земле: теперь уже каждый день, практически постоянно.

Он напивался не совсем как земляне; во всяком случае, так ему казалось. У него не возникало желания напиться до бесчувствия, впасть в разгул или почувствовать себя богом; он хотел одного – облегчения, даже не зная толком от чего. У него не бывало похмелья, сколько бы он ни пил. По большей части он был один. Наверное, ему трудно было не пить.

Поручив Бриннару отвезти Брайса домой, он прошел в неиспользуемую гостиную своего дома и с минуту молча стоял, радуясь прохладе и успокаивающему полумраку. Одна из кошек лениво спрыгнула с дивана, потянулась, подошла и стала, мурлыкая, тереться о его ногу. Он глянул на нее с нежностью; в последнее время он очень привязался к этим существам. Что-то в кошках напоминало ему об Антее, хотя там и не было похожих животных. Однако кошки, казалось, едва ли принадлежат и этому миру.

Вошла Бетти Джо в кухонном переднике. Секунду она глядела на него мягко, затем сказала:

– Томми…

– Да?

– Томми, мистер Фарнсуорт звонил вам из Нью-Йорка. Два раза.

Ньютон пожал плечами:

– Он звонит почти каждый день, правда?

– Это уж точно, Томми. – Бетти чуть заметно улыбнулась. – Как бы там ни было, он сказал, это важно, и попросил перезвонить ему, как только вернетесь.

Ньютон хорошо знал, что у Фарнсуорта затруднения, но с этим придется немного повременить. Он пока не чувствовал себя готовым заняться делами. Взглянул на часы. Почти пять.

– Попросите Бриннара связать меня с ним в восемь. Если Оливер позвонит снова, скажите, что я пока занят и возьму трубку в восемь.

– Хорошо. – Бетти помедлила немного, прежде чем спросить: – Хотите, я посижу с вами? Может, поговорим?

Он видел надежду на ее лице – надежду, подтверждавшую, что Бетти Джо их общение не менее важно, чем ему. Странная дружба. И все же, пусть зная, что Бетти Джо столь же одинока, как он сам, и чувствует себя такой же чужой для всех, он не готов был предоставить ей право молча посидеть рядом. Он улыбнулся – насколько мог тепло.

– Извините, Бетти Джо. Мне нужно немного побыть одному.

С каким трудом ему давалась теперь эта натренированная улыбка!

– Конечно, Томми. – Она отвернулась, чуточку слишком быстро. – Мне нужно вернуться на кухню. – В дверях она задержалась. – Скажите, когда захотите поужинать, ладно? Я принесу.

– Хорошо.

Он подошел к лестнице и решил поехать на маленьком кресле-подъемнике, которым не пользовался уже несколько недель. Усталость валила с ног. Когда он сел, одна из кошек вскочила ему на колени, и он с непривычным содроганием ее оттолкнул. Кошка беззвучно спрыгнула на пол, встряхнулась и пошла невозмутимо, не соизволив оглянуться. Он подумал, глядя ей вслед: если бы только вы были единственными разумными существами этого мира! И затем сухо улыбнулся: возможно, так и есть.

Однажды, более года тому назад, он заметил Фарнсуорту, что заинтересовался музыкой. Это только отчасти было правдой, поскольку земные мелодии и тональные системы всегда были ему немного неприятны. Он, впрочем, начал интересоваться музыкой с исторической точки зрения, ибо питал интерес ко всем аспектам человеческого фольклора и искусства – интерес, выработанный годами просмотра телепрограмм и подпитываемый долгими ночами чтения книг уже здесь, на Земле. Вскоре после того, как Ньютон обронил это замечание, Фарнсуорт подарил ему замечательно точную многомерную систему динамиков (часть компонентов основывалась на патентах «У. Э. Корп.»), а также нужные усилители, источники звука и так далее. Три человека с научными степенями в области электротехники встроили систему в кабинет. Досадные хлопоты, но Ньютону не хотелось задеть чувства Фарнсуорта. Инженеры вывели все ручки управления на небольшую медную панель (сам он предпочел бы что-нибудь менее строгое: тонко расписанный фарфор, например) на боковой стороне книжного шкафа. Фарнсуорт также дал ему автоматически загружающийся картридж на пять сотен записей, выполненных на стальных шариках, патентами на которые владела «У. Э. Корп.», заработавшая на них по меньшей мере двадцать миллионов долларов. Нажимаешь кнопку, и шарик размером с горошину падает в паз на картридже. Крошечный, медленно передвигающийся сканер считывает его молекулярную структуру, и микроскопические узоры превращаются в звуки оркестра, или поп-группы, или акустической гитары, или вокала. Ньютон почти не пользовался этой аппаратурой. По настоянию Фарнсуорта он прослушал несколько симфоний и квартетов, но они практически ничего для него не значили. Странно, что земная музыка так и не открыла ему своей красоты. Некоторые другие формы искусства, пусть даже с подачи воскресного телевидения (самого скучного и претенциозного), могли по-настоящему его тронуть, особенно скульптура и живопись. Возможно, он видел по-человечески, а слышал как-то иначе.