стойкость владимирских и суздальских воинов во главе с князем Глебом Брянским и воеводой Вельяминовым позволили сдержать Мамая в центре. Защищавшие князя не видели, как тяжелая ордынская конница смяла левый фланг, как бросился на подмогу князь Дмитрий Ольгердович со своей дружиной, сумев задержать супостатов, но не в силах выправить положение. На этом участке сгрудилась вся лучшая латная мамаева кавалерия, все его самые опытные и многочисленные тумены. Построившись уступами, они рвались довершить удар по русской армии. Левый фланг нашей рати медленно подавался к Непрядве, открывая войску Мамая путь в тыл нашим основным силам. Так разжимаются мышцы руки под чрезмерным грузом. Почуяв слабину, все резервы ордынцев устремились на полк левой руки. Казалось, степняки вот-вот опрокинут измученных русичей и довершат окончательный разгром.

* * *

— Давай-ка теперь сам, друже! — юный ратник, сын белозерского князя, помогавший Ивашке нести Дмитрия Ивановича, остановился, аккуратно положил на землю носилки из щитов и копий, ловким движением выхватил меч и направился к остаткам белозерской дружины, возглавляемой его отцом.

— Только не останавливайся! Тащи князя в лес! — крикнул он Ивашке и посмотрел таким умоляющим взглядом, что писарь всхлипнул, вцепился в княжеский плащ и поволок свою ношу под сень ближайшей, сломанной у самого основания березки. Тянул, выбиваясь из сил, и надеялся, что выполнит порученное ему дело и сразу же вернется на помощь к этому островку ратников, ставших всего за четверть часа самыми родными и близкими людьми…

— Держитесь, родненькие, только держитесь, — шептал он, упираясь ногами в землю, и слезы катились из глаз, мешая смотреть, как очередная чёрная волна накрывает отряд белозерских дружинников, закручиваясь вихрем вокруг них, и откатывается, оставляя за собой разбросанную по земле бездыханные тела.

* * *

— Вели трубить атаку, воевода! — рычал на ухо Дмитрию Боброку-Волынскому двоюродный брат великого князя Владимир Андреевич, уряженный в засадный полк, — труби наступ немедленно, ибо измена великая — стоять и смотреть, как погибают нещадно избиваемые измаилтянами русские полки!

Ничего не отвечая, Боброк смерил нетерпеливого князя тяжелым взглядом и отвернулся, обводя глазами безрадостную картину, складывающуюся на поле боя. Он сам прекрасно понимал, что разрубленный на куски кинжальным ударом полк левой руки погибал. Сохранившиеся дружины отступали к реке. На поле боя оставались ощетинившиеся копьями островки обреченных русичей, со всех сторон окружённые ордынцами, выбирающими наиболее удобный момент для нанесения последнего удара. Рукотворные водовороты из степных всадников завораживали своей беспощадной неотвратимостью, отточенным боевым порядком, словно и не люди это, а бездушные посланцы преисподней, вурдалаки, не знающие страха и усталости, обуянные жаждой крови.

— Воевода! Смотри! — голос серпуховского князя сорвался, когда посреди Большого полка покачнулся и упал великокняжеский стяг. Одновременно дрогнуло, словно смертельно раненое, всё русской войско. — Труби наступ, не то поздно будет!..

Сжав губы и рукоять меча, Боброк покачал головой. Князь дёрнулся, как взнузданный конь, сердито нахмурился, заходил желваками и одним махом водрузил на голову шлем.

— Сам поскачу!

— Стоять!

Владимир Андреевич почувствовал, как натягивается и превращается в кокон его собственный плащ, а стальные глаза Боброка-Волынского приближаются вплотную к лицу.

— Не сметь! Не время ещё… — приказал воевода.

— А когда будет время? — запальчиво воскликнул Владимир Андреевич, безуспешно пытаясь вырваться из стальных объятий Дмитрия Михайловича.

— Когда ветер переменится.

Боброк оттолкнул серпуховского князя, потерявшего равновесие и позорно приземлившегося на пятую точку.

— Что? Какой ветер⁈

— Гонец от Дмитрия Ивановича, ратник чернецкого полка повеление передал, — глядя в глаза князя, пробасил воевода, — пока ветер в лицо дует, с места не двигаться! Ждать!

— Надо ждать ветра???…

Князь так и остался сидеть на земле, а его лицо превратилось из ожесточенно-презрительного в изумленное, выражая всего одну невысказанную мысль: «Да ты ополоумел, Боброк!»

Воевода заскрежетал зубами. Он сам не понимал, почему слова, сказанные чернецким витязем, породили в нём непоборимую веру в то, что надо действовать так, и не иначе. Чувствовал старый воин свою правоту, но пояснить не мог, поэтому отвернулся, направив взор туда, где совсем недавно реял княжеский стяг, а сейчас кружилась вороньём вражеская кавалерия.

* * *

— Это не он! — крикнул спешившийся чернец, сняв княжеский шлем с убитого Михаила Бренка. — То не князь, а боярин ближний…

— Где ж его искать? — привстав на стременах, и оглядываясь окрест, задал вопрос второй.

— Везде, — ощерился третий, самый рослый и широкоплечий. — Ты — к Непрядве, ты — к Дубяку, а я поскачу к Смолке. Всё перевернуть! Из-под земли достать!..

* * *

С трудом затащив князя под поваленную березу, укрыв щитом и поверх ветками, Ивашка наконец-то перевел дух и огляделся. Жидкая роща, неудобная для плотно построенного войска, стала прибежищем для раненых и увечных. Сюда бежали, ковыляли и ползли искалеченные из обоих войск, спасаясь от смертоносных копыт кавалерии. Располагаясь под желтеющими кронами, они тут же перевязывали себя и врачевали друг друга, вытаскивали из ран наконечники стрел и даже вправляли вывихнутые суставы. Стон над рощей стоял великий, однако здесь, на поросшем белобрысыми деревьями пятачке земли, воины противостоящих армий не убивали друг друга, возможно, от изнеможения, а может просто соблюдая некую негласную договоренность.

Не увидев прямой угрозы, Ивашка присел и расслабился, прильнув головой к стволу дерева, приводя в порядок мысли и соображая, что делать далее, кого звать на помощь и кого искать, не подозревая, что его самого найдут гораздо быстрее.

* * *

— А ну стой! Тпррру! — раздался над головой властный, незнакомый голос, — вот тот мальчонка, что к руке княжеской допущен был!

Ивашка открыл глаза и с облегчением увидел знакомые чернецкие схимы, суровые лица воинов и настороженные, заинтересованные взгляды.

— Ну, слава Богу! — прошептал он, — свои…

— Слава святой Троице, и Отцу, и Сыну, и Святому духу, — перекрестился самый старший из ратников с окладистой, будто серебряной бородой. Его орлиный нос затмевал остальные черты лица. — Не знаешь ли, отроче, как найти господина нашего Дмитрия Ивановича? Ты вроде как при нем был. У нас до него дело срочное. Андрей я, десятник сторожей троицких.

— Да вот же, — Ивашка вытянул руку в сторону упавшей березы, но в тот же миг, как обухом по голове, ударило предостережение преподобного Сергия, с которым он и Юрко проделали такой длинный и опасный путь: «Убийца — средь самых близких…»

— Где? — прищурил глаза Андрей, оглядывая место, а писарь мысленно похвалил себя за хорошо сделанную работу — среди густых ветвей из-под толстого комля князь не был виден абсолютно.

— Вот туда, — не изменяя положение руки, Ивашка кивнул головой, — князь поскакал с белозерцами в ту сторону.

— А ты?

— Свою лошадь князю отдал. Его скакуна убили.

— Молодец, — одобрительно кивнул монах, — сам здесь не задерживайся, уходи, бо мамаевы пешцы в любую минуту нагрянуть