я попала в кухню с двумя окнами. Наверное, если б здесь был более теплый регион, то панорамные смотрелись бы лучше, но и через эти поступало достаточно уличного света от высоко висевшей луны, я поняла, что и тут нет подопечного. Похоже, он вообще не в доме. И что мне делать? Уйти в свою избушку, в холод и сырость, или остаться здесь, дождаться, сообщить, что я заболела, а потом уйти?

Так и не придя к единому выводу, вернулась в гостиную, забралась на диван с ногами, легла на бок, уставившись на постепенно угасающие угли. Сон вновь стал наваливаться на меня. Плотнее закутавшись в огромный халат, поджав босые ступни, я свернулась калачиком и прикрыла глаза. Ладно, подремлю немного, надеюсь, Кирилл не обидится, что я оккупировала его дом. Все-таки, не хочется умереть здесь от пневмонии.

Проснулась резко от стука двери. Вскинувшись, села, захлопав глазами, вновь привыкая к темноте, затем услышала, как кто-то с шумом скидывает обувь и идет в моем направлении.

— Ты чего сюда пришла? — хрипловатый мужской голос хмыкнул над ухом. — Надо было лежать в кровати, там теплее. Я протопил печь в кухне, труба граничит со спальней, от нее тепло.

— А как зимой? — я смотрела, как мужчина сгружает дрова возле камина, присаживается на корточки и начинает складывать поленья на угли.

— Зимой тут холодно, Таня, — оглянулся он на меня. — Нежным девочкам не место.

Передернув плечами, представив, какой мороз трещит в декабрьские дни, я закашлялась.

— Э, да ты заболела! — Кирилл шагнул ко мне, а затем наклонился и коснулся губами лба. — Горишь! Руки в смоле, сейчас вымою и приду, отнесу тебя обратно.

Я встала, подумав, что и сама прекрасно справлюсь, но потом рухнула обратно — ноги не держали совершенно. Прижав вялую руку ко лбу, поморщилась — кожа была болезненная. Ладно, позволю мужчине поухаживать за мной. Не съест же он меня!

Шум воды в ванной стих, затем послышались мягкие шаги, а после меня подхватили на руки и понесли, словно я была невесомым перышком, по лестнице.

— Ты сильный, — проговорила хриплым голосом, разглядывая едва различимый профиль Кирилла.

Мне показалось, что он усмехнулся.

— Это моя особенность, — глухо произнес мужчина, пинком распахивая дверь и занося меня в свою спальню. — Сейчас укутаю тебя, а потом принесу бульон, я успел сварить тебе.

— У тебя и курицы есть? — изумилась, все еще держа его за шею и вглядываясь в лицо Кирилла в полумраке.

— Нет, — качнул он головой. — Из дикой утки сварил. Тебе понравится.

Бульон и в самом деле был восхитительный, я такой еще никогда не пробовала. Но аппетита совершенно не имелось. Выпив весь стакан, я ощутила себя так, будто еще и утку в довесок приговорила, и откинулась на подушки, закрывая глаза. Сквозь сон почувствовала, как горячее тело прижимается ко мне, попыталась запротестовать, но услышала властное:

— Спи! Я буду рядом, — и окончательно провалилась в царство морфея.

******

В следующий раз открыла глаза на рассвете. Тяжесть в голове, жар, боль в горле тут же накинулись на мое и без того слабое тело. Кирилла не было рядом, вероятно, встал по делам, и без него мне было неуютно и одиноко. Всю ночь я чувствовала, как большие руки обнимают меня, втыкалась носом в пахнувшую каким-то невероятным ароматом грудь и чувствовала себя защищенной, будто в коконе спокойствия.

Мочевой пузырь уже не просто позвякивал, а бил в колокол, и пришлось выползать из-под одеяла в стылое утро, спускаться вниз, кутаясь в тот же халат, и заходить в санузел. Безжалостное зеркало, освещенное электрическим светом от лампы, отражало мою сине-белую физиономию, всклокоченные волосы и сухие губы. Красавица. Нет, не прынцесса, а королевна! Отворотясь не насмотришься.

Выдавила зубную пасту на палец, почистила зубы, прополоскала рот, горло, плеснула воды в лицо, пригладила волосы и потащилась обратно в спальню. Кирилла видно не было. Я думала, может, он где-то на диване отдыхает, но дом ощущался пустым и холодным, хотя стена, прилежащая к печи, была теплой.

Скользнув под одеяло прямо в халате, я снова смежила веки. Интересно, люди от простуды умирают? В Москве в моем распоряжении были аптеки, клиники, врачи, хоть по полису, хоть платно, а тут только милосердный медведь, готовый сожрать больное животное, то есть, меня… Или их волки едят? Вроде, они санитары леса, значит, они и едят.

Вяло размышляя о том, куда Кирилл будет девать мой труп, зароет под сосной, или скормит зверям, так и провалилась в сон.

— Таня! — услышала мужской голос, нагло ворвавшийся в тот самый момент, когда я дорвалась до сладкого и вовсю целовалась с шрамированным подопечным.

— А? — нехотя открывая глаза, уставилась на него же, но уже в реальности.

Вертикальная морщина перечертила лоб между бровями, глаза Кирилла сузились, смотрели озабоченно. Он прикоснулся ладонью к моей голове, отводя волосы с лица, еще больше нахмурился.

— Заварил тебе морса брусничного, — кивнул на стакан с напитком. — Собрал сходил с утра, сейчас как раз сезон этой ягоды. Надо тебе ее выпить, она температуру снижает. У меня нет лекарств, ничем другим не помогу. Пара дней — и как огурец будешь.

Приподнявшись на одном локте, не замечая, что полы халата разошлись, обнажая грудь до самой талии, я маленькими глоточками принялась пить теплый сладкий морс, стараясь осторожно прокатывать жидкость по горлу. Вот чем обернулось мое безрассудство!

— Ложись назад! — Кирилл забрал у меня стакан из руки, а затем достал какую-то банку с коричневым содержимым. — Сейчас разотру тебя, а то ты полночи прокашляла.

Невзирая на протесты, он уселся верхом в районе моих бедер, прижимая и без того слабое тело к кровати, затем распахнул халат, стягивая его с плеч, что я даже пискнуть не успела, отвел руки, которыми я пыталась прикрыть грудь, и рыкнул:

— Да лежи смирно, коза! От кашля тебя разотру!

Я хотела было сказать что-то резкое, но приступ кашля одолел меня, сотрясая и почти разрывая грудную клетку. Что ж такое-то? Как можно было умудриться так быстро заболеть?

Кирилл дождался, пока приступ стихнет, а затем набрал вонючей субстанции на пальцы, плюхнул мне в районе грудины и принялся растирать двумя руками, прокатывая их между грудей, лишь изредка задевая чувствительные съежившиеся от холода соски. Лицо его при этом было таким, будто он козу свою доил — хмурым и сосредоточенным. Мда… лежишь тут голая, сверкаешь всеми прелестями, а мужик словно бревно отесывает.

— Что это за гадость? — поморщилась я, отводя нос от вони.

— Тарбаганий жир, — коротко бросил мужчина в ответ.

— Фу!

— Не