Джоанна прижалась спиной к мужу, словно хотела целиком в него зарыться.

– Пол, – медленно проговорила она, – если ты туда доберешься и решишь кому-нибудь сообщить, делай так, как считаешь нужным. Я все пойму. Не исключено, что с ними можно договориться. Что-то предложить взамен.

– Вспомни фотографию, которую мы видели в аэропорту. Вице-мэра Медельина. Его голову нашли в двух кварталах от места взрыва. Вот так они ведут переговоры. Доставлю наркотики, сюда позвонят, и тебя и Джоэль отпустят.

Они немного полежали молча.

Затем Джоанна продолжала:

– Иногда мне кажется, что мы были несчастливы. А иногда – наоборот. Мы не могли иметь детей – это самое трудное, через что мне пришлось пройти. Разумеется, кроме того, что случилось с нами сейчас. Надо же такому произойти – именно мы попали в историю, о каких только читали в газетах. Но зато я тебя любила. Все это время. И думаю, ты тоже меня любил – несмотря на все, что я вытворяла. Это ли не счастье?

Так она с ним прощалась.

На всякий случай.

Пол думал, как ей ответить. Старался связать вместе какие-то слова, чтобы выразить свою всепожирающую боль. Облечь во фразы надежду. Собраться, сказать «до свидания» и не сломаться. Но в это время в коридоре послышались шаги.

Дверь отворилась. На пороге стоял Ариас.

Retardo.

Одно из восьми миллионов испанских слов, которых он не знал. Иногда испанские слова звучали, как английские, – надо было только разобраться в контексте.

В данном случае контекстом служило большое черное табло вылетов аэропорта «Эльдорадо». И все слова и символы, которые предшествовали незнакомому слову: рейс 345, международный аэропорт Кеннеди, Nueva York.

Это дало ему ценный, убедительный ключ.

Одна беда – у Пола не было ни малейшего желания им воспользоваться. Он сознательно отгораживался от информации, он, словно продажный детектив, даже не собирался сопоставлять факты.

Два часа назад в доме в предместьях Боготы он проглотил тридцать шесть презервативов.

Затем Пабло отвез его в аэропорт – тот самый человек, который больше недели назад встречал его здесь.

Пол прошел контроль безопасности и таможню.

И вот табло утверждало, что рейс retardo.

«Ну хорошо, мальчики и девочки, как говаривал его учитель испанского господин Шульман, может кто-нибудь догадаться?»

Был и другой ключ, и его уже практически невозможно было не заметить: будущие попутчики, которые ждали посадки у того же выхода. Они тяжело вздыхали, ворчали и качали головами с одинаковым выражением покорности.

Пол поднялся со стула и подошел к справочному бюро. И при каждом шаге ощущал набитые в живот презервативы. У него было такое ощущение, словно он проглотил баскетбольный мяч. Убийственный прыжок Кобе.[21]Вот сейчас мяч провалится в корзину, и его путешествие накроется, даже не начавшись.

– Простите, пожалуйста, – обратился он к колумбийке приятной наружности, сидевшей за конторкой.

– Да, сэр? – У нее был вид, будто она сидела за прилавком возврата товаров на следующий день после Рождества. На лице застыло выражение настороженной готовности отразить любую, даже самую бешеную атаку.

– С моим рейсом все в порядке?

Пол прекрасно понимал, что с его рейсом ничего не может быть в порядке, иначе на табло вылетов не засветилось бы слово «retardo». И попутчики не устраивали бы коллективных недовольных стенаний. Но пока эта женщина не подтвердит его опасений, он может считать, что все идет как надо. И придерживаться отпечатавшегося в голове расписания, согласно которому он примерно через четыре с половиной часа должен прилететь в международный аэропорт имени Джона Кеннеди, а еще через два часа – добраться до нужного дома в Джерси-Сити.

– Рейс задерживается, сэр.

Внезапно Пол почувствовал, что его сердце стало тяжелее желудка, – оно как камень провалилось куда-то в самую глубь. Осталось задать еще один вопрос:

– Надолго?

– Мы не знаем. Как только что-то выяснится, мы тотчас сделаем объявление.

Полу самому очень захотелось сделать объявление: у меня в животе тридцать шесть набитых кокаином презервативов, и, если я в ближайшее время от них не освобожусь, они растворятся и убьют меня!

А затем Ариас убьет его жену и дочь.

Между двумя выходами на посадку стоял колумбийский полицейский. Он курил и косился на ноги и задницы проходивших мимо женщин – не пропускал ни одной.

«Если надумаешь кому-нибудь рассказать, действуй, – сказала Джоанна. – Я пойму».

Как это было бы просто. Признаться. Рассказать.

Он открыл бы душу полицейскому, тот перестал бы таращиться на женщин и отвез бы его в ближайшую больницу. Там из него быстренько вымыли бы наркотик. Полицейские выслушали бы его рассказ, в том числе подробное описание похитителей. И Галину с Пабло немедленно арестовали бы.

Все просто, не правда ли?

Вот только дело происходило в латиноамериканской стране с инфляционной экономикой. Где номинально все дорого, а на самом деле – дешевле некуда. Включая человеческую жизнь. Жизнь здесь вообще ничего не стоит. А уж жизнь Джоанны – дешевле грязи. Стоит ему открыть рот, и, нет сомнений, она замолчит навсегда.

Полицейский бросил тлеющий окурок на пол и растер подошвой внушительного черного сапога.

А затем ушел.

Пол сел на место.

Но каждые пятнадцать минут поднимался и подходил к справочному бюро, где надежно забаррикадировалась уже знакомая колумбийка. Каждый раз она была чем-то сильно занята: то сверялась с грузовыми накладными, то укладывала билеты в ровную стопку. А он действовал ей на нервы – непонятливый проситель, который никак не хотел смириться с простым ответом «нет».

– Пока ничего не знаем, – сообщила она, когда Пол во второй раз подошел спросить, когда отправят его рейс. Он заметил, что теперь она не прибавила «сэр».

– Я спешу в Нью-Йорк на очень важное совещание. Никак не могу опоздать. Вы понимаете?

Она понимала, но тем не менее ничего не знала. Поэтому просила сесть и слушать объявления.

Через пятнадцать минут, не дождавшись объявления, Пол снова был у справочного бюро. Потом еще через пятнадцать минут. И еще через пятнадцать.

– Послушайте, – мотнула головой колумбийка, – я же вам объяснила, у нас нет никакой информации.

– Но самолет здесь или нет? Это вы мне можете сообщить?

– Пожалуйста, сядьте. Я немедленно сделаю объявление, как только нам что-нибудь скажут.