Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда возле нас образовалась гора напиленных чурбаков, папа сделал перерыв. Он не курил, и эту паузу использовал, чтобы посвятить меня в премудрости колки. Показал, как надо устанавливать чурбаки друг на друга, как держать колун, и для чего нам пригодятся клинья.
Самый большой и тяжелый чурбан ставился на пол. На него помещался отпиленный нами от бревна толстый кряж. «Смотри, Вовчик! Видишь, трещина пошла по чурбаку? Надо стараться попасть в нее. И не бей никогда поперек сучка!» (NB. Совет может пригодиться туристам).
Отец брал колун и со всего маха всаживал его в сучковатое дерево. Если с первого удара оно не поддавалось, приходилось повторять удары. Иногда колун, войдя глубоко в кряж, застревал в нем. Тут мы пытались обухом топора вбивать в щель клин и таким образом освобождать застрявший колун. Я, со своими слабыми силенками, мог только наблюдать за этими операциями и учиться правильно выбирать места ударов.
Со временем папа стал поручать мне раскалывать топором небольшие поленья. Это была моя первая школа колки дров, впоследствии пригодившаяся неоднократно. До сих пор люблю пилить и колоть дрова. Отличное упражнение для всех мышц. А заряд бодрости-то какой получаешь!
Груду вкусно пахнувших поленьев мы аккуратно складывали у задней стены нашего отсека сарая. Я подавал, папа как-то особо ловко размещал их, добиваясь устойчивости поленницы. Теперь, когда нужно будет топить печку, мы принесем несколько охапок дров через наш «черный ход» и сложим на полу в комнате возле печки. Я почищу поддувало, мама выдвинет въюшку (знаете, что это такое?), положит в топку поленья, разожжет, и спустя некоторое время нагреются изразцы и тепло пойдет в комнату…
А еще можно будет прижаться к печке животом и щекой, и греться, греться…
Только вот однажды, не досмотрел я за маленьким братом. Задел он ножкой за одно из лежащих у печки поленьев, да и упал лбом на другое! Рассек кожу до крови. Досталось мне тогда от мамы с бабушкой, что называется, по полной! А вообще я с удовольствием играл с братиком. Помню, что одним из наших развлечений было такое. Я укладывал стул на пол ножками назад. Усаживал Павлика между ножками, как бы в кабину, а сам дудел, изображая автомобиль…
Здесь я опять сделаю небольшое отступление. Наверное, именно тогда я остро и на всю жизнь понял, как важно любить труд, испытывать чувство гордости за дело рук своих, за пользу, которую приносишь своей работой. То, о чем я говорю, не похвальба. Любовь к созидательному труду должна быть свойственна любому нормальному homo sapiens. Конечно, во все времена были и будут иные личности – лентяи, а то и откровенные тунеядцы, когда больше, когда меньше.
Все мы, советские мальчишки и девчонки, воспитывались вместе со всем нашим народом в безусловном и искреннем уважении к труду. Девиз «труд есть дело чести, доблести и геройства» не был для нас пустым звуком. СССР жил в обстановке трудового энтузиазма, порожденного успехами социалистического строительства первых пятилеток.
Труд славился в песнях и кинофильмах, ударников и героев труда награждали. Это не было пропагандой. Потребность в труде – и физическом и интеллектуальном – была естественным состоянием подавляющей части советских людей. Что уж говорить о военном времени! А тунеядцев клеймили позором, а потом и вовсе стали наказывать по статье уголовного кодекса.
Вспоминая сейчас о трудовом энтузиазме в советские годы, невольно сравниваешь отношение к труду тогда и в настоящее время. И сравнение это – далеко не в пользу нынешней поры. К сожалению, о советском периоде истории России сейчас вспоминают больше в отрицательном контексте. Да, что было, то было. Но забывать наши успехи – глубокая ошибка. А они были бы невозможны без труда всего народа. И войну мы бы не выиграли. Нынешнее школьное воспитание, средства массовой информации, общество в целом будто бы забыли о том, что производительный труд есть начало всех начал. Валовый национальный продукт создается не из воздуха банковскими операциями, не в кабинетах чиновников и псевдоэффективных менеджеров.
Конечно, производительность труда обеспечивается широким внедрением новых технологий, современных машин и роботов, при снижении доли ручного физического труда. Но само уважение к понятию «труд» должно быть по-прежнему очень высоким.
У меня все же есть надежда, что в нашем обществе «дикого капитализма» мы к этому должны непременно вернуться. Без этого России трудно будет занять достойное место среди ведущих держав мира.
Я позволил себе это отступление потому, что с самых юных лет уважал и ценил труд. И всю жизнь строил на добросовестном отношении к своим трудовым обязанностям, будь это институт, работа в градостроительстве или дома, в семье. Вероятно, поэтому одним из главных критериев оценки встречавшихся мне по жизни людей считаю их отношение к труду. Но я отвлекся.
Шла война, и это накладывало свой отпечаток на быт всех москвичей. Чаще все же дров на отопление не хватало, и в наших комнатках было довольно холодно. Как-то я простудился и лежал с температурой на своем топчане в комнате родителей. В те годы нынешние кровати-раскладушки еще не изобрели, и на ночь я раскладывал собственноручно сколоченный отцом топчан.
Болеть было скучно, и чтобы развлечь меня, бабушка приносила большой в кожаном переплете альбом с открытками. Я уже упоминал, что они с сестрой, будучи молодыми, путешествовали по Европе. Было невероятно интересно разглядывать виды разных городов – Вены, Парижа, не помню еще каких европейских столиц. Открытки были глянцевые, красочные, с подписями на незнакомых языках. Однако на мои расспросы бабушка отмалчивалась. Тогда такая информация была бы совершенно излишней. Она могла бы навести беду на нашу семью. И кто мог тогда представить, что по прошествии полувека ее внук будет разгуливать по этим городам! Школьником вместе с семьей почти три года провел в Берлине. Взрослым, работая в проектных институтах градостроительного профиля, я еще в советские годы несколько раз бывал в командировках в европейских столицах – Париже, Женеве, Софии. Довелось побывать и за океаном. Вместе с