То есть на каких-то этапах тяжелой внутривидовой борьбы за мыски с кормом усвоенный негативный опыт действительно может пригодиться, правда, не всем, а тем, кто похитрей и половчей, но большинству из нас приятно в глубине души как бы знать, что «похитрей и половчей» – это именно мы. Что иногда оказывается правдой, но всего лишь ситуативной, когда окружение еще слабей. А по большому счету почти для всех опасная иллюзия.

Но, в общем, неважно. Важно, что жизнь идет, опыт (всякий) неизбежно накапливается, ум деловито фиксирует и обрабатывает негативный, делает выводы и формирует новые стратегии поведения, все более осторожные. Это работает буквально во всех мелочах: так, например, сорокалетний человек, вылезая из ванной, боится упасть гораздо больше, чем подросток – при том, что соответствующее физическое усилие по-прежнему дается ему легко. Но он знает – ЗНАЕТ! – слышал, видел, читал, что некоторые люди падают в ванной и ломают себе практически все. И такую херню наш взрослый человек знает буквально про каждый свой шаг. Вот это и есть настоящие «возрастные изменения» – когда в каждом темном углу сидит рационально обоснованная бука, а каждый светлый угол вероломно излучает опасный ультрафиолет (например). Не убережешься!

Быть трусливым и осторожным человеком плохо, в первую очередь, потому, что жизнь трусливого и осторожного человека тяжела и скучна. Даже безопасных развлечений в ней мало, потому что на развлечения нужны силы, а все силы уходят на защиту от реальных и гипотетических опасностей, которыми мы, если верить опыту, окружены. Мало кто представляет, сколько сил уходит на защиту от чего бы то ни было! Но люди, которым удавалось избавиться от одной-единственной опасности (в том числе, нарвавшись на нее и как-то пережив), знают, как резко прибавляется сил (на какое-то, обычно недолгое время). Вот это – оно.

В общем, именно так и убивает нас негативный опыт: отнимая все силы, которые уходят на защиту, и постепенно изымая из жизни радостное и интересное. То есть сам ее смысл. В итоге, получаем среднестатистического пожилого человека, который хочет жить только потому, что боится умереть. А это не очень сильная мотивация. Надолго не хватает. Потому что источник жизни – внутренний огонь. Которому нужны дрова (например, радость и смысл).

Пока, конечно, у меня получилась просто еще одна пугалка: смотрите, какая опасность! Неизбежная, потому что человеческий ум устроен вот так. Нам всем конец.

Но фишка в том, что у ума есть начальник – сознание. Тем, кто не видит разницы, приношу свои извинения: почувствовать ее вам за вас я точно не смогу. Идите, учитесь нащупывать дистанцию между «осознающим» и «думающим», вам для этого медитацию добрые индийские дяденьки изобрели и еще кучу всего, включая новомодное плавание в соляном растворе. А потом приходите дочитать благую весть, которая заключается в том, что сознание всегда может включить команду: «Цыц! Ниибет!» – и игнорировать опыт. Ну, для начала хотя бы отмечать: это я сейчас опасаюсь не сам по себе, а потому-то и потому-то. Но мало ли, что когда-то там с кем-то (да хоть со мной) было. Сейчас так не будет. А будет – переживу.

Каждый день начинать жизнь не с нуля, а с осознанной игры в «с нуля» (или хотя бы для разминки с энергичного «а ниибет») – вот что можно сделать с этим долбаным маятником. Нужно сделать. Тупо было бы вот так сразу, без борьбы отдать ему нашу жизнь.

Осень наступила вчера, то есть в воскресенье: зарядил дождь, не буйный летний ливень, а такой по-стариковски занудный, на весь день, уже все-все поняли, уже согласились, ладно, осень, а он знай талдычит: бу-бу-бу да кап-кап-кап. Разворачиваешься уходить, догоняет и повторяет прямо за шиворот: каааааап!

На крошечном открытом участке Лукишской площади, где киоск-Кофеин (остальная площадь сейчас на реконструкции и обнесена строительными заборами) очень толстым слоем лежали палые листья каких-то прям ноябрьских оттенков, в смысле, не сочно-желтые, а того самого унылого цвета кошачьего дерьма, который вдохновляет любителей поздней осени в моем лице. Деревья при этом стоят совершенно по-летнему зеленые; похоже, в нашем погодном отделе Небесной Канцелярии вообще забыли про сентябрь, пришлось в последний момент одалживаться у соседей, а у тех только прошлогодняя гнилая палая листва – ну, дали что было, и наши по-быстрому это все накидали на отдельно взятом участке Лукишской площади, поэтому там теперь точно осень. А в остальном городе пока продолжается лето, на всех соседской прошлогодней листвы не напасешься.

В общем, пока – так.

Остановиться на краю обледеневшей тропинки, резко уходящей вниз, пощупать ногой, убедиться, что слишком скользко даже для моих ботинок, покоситься на удобный альтернативный путь, проложенный буквально в двадцати метрах, сказать себе: «Не, это тупо», – и, закусив губу, пойти вперед, удерживаясь на ногах усилием воли и невидимыми щупальцами, как бы выросшими из ступней и цепляющимися за скользкую землю (лучшее средство при гололеде, значительно повышающее устойчивость; воображение вообще очень полезно подключать к бытовым делам). Все-таки поскользнуться, но устоять, схватившись за вовремя подвернувшийся под руку прут, спуститься, обнаружить на руке внятный след от прута, а позади – ни кустов, ни деревьев, неоткуда было взяться пруту; привычно удивиться (удивление – форма благодарности), пойти дальше.

…Ужас в том, что так я делаю вообще все. Мне это жизненно важно – не как дыхание, но примерно как вода. То есть обязательно, часто и регулярно, иначе капец.

(Анализируя эту свою особенность, я понимаю, что мне необходимо постоянно убеждаться на живых, наглядных примерах, что мой инстинкт самосохранения по-прежнему подчиняется воле, пока это так, органическое существование не оскорбительно; иными словами, вполне можно жить.)

Вдруг дошло, что вечные взрослые (чаще женские, но дядьки к ним тоже охотно присоединялись) разговоры времен моего детства про жрачку: чего где купила, почем, как приготовила и т. п. – это были такие охотничьи рассказы о великой удаче (продукты! почти съедобные! достала!), великой хитрости (сэкономила!!), великой стойкости (доперла восемнадцать кило через полгорода в набитом троллейбусе, а потом на пятый этаж без лифта, например) и великом мастерстве (превратила это гнилое говно во что-то вполне съедобное). И даже больше, чем просто охотничьи рассказы. Со скидкой на масштаб личности – каков герой, таково и деяние – настоящий, без натяжек героический миф.

Первые деньги в моей жизни были заработаны методом блистания на широком экране. То есть участием в массовке кинематографического фильма «Фантазии Веснухина». Его снимали на Одесской киностудии, летом, когда в ближайшую школу за подмогой не пойдешь, поэтому помрежи ходили по окрестным дворам и уговаривали детей прийти к ним посниматься. Мне было тогда десять лет, каникулы между четвертым и пятым классами, родители меня отпустили и были очень довольны: несколько дней можно не мучиться стыдом, что никто не водит неприкаянную деточку на море. И заодно подозрениями (небезосновательными), что неприкаянная деточка сама добрела до моря, их не спросив.