class="p1">— Нерусским! да из какой же земли? — спросил грозно турок.

— Пасую ответом! — закричал чертенок.

— Из земли выходцев, где главные достоинства — счастие и отвага, — прервал Волынской, — жаль только, что он не наш выходец, и навеки!

— Хват! перещеголял и меня! — восклицал бес, хлопая в ладоши.

— Скажи мне, пожалуйста, братец, — спросил шепотом сбитенщик Артемия Петровича, отведя его в угол залы, — кто это волшебник?

— Да ведь он с вами приехал?

— Нет, он увязался за нами на лестнице! не шпион ли герцога?

— А вот я скоро с ним разделаюсь, сдерну с него фальшивую рожу.

— Постой, два слова…

— Боже! он погубит себя, — шепотом говорил Зуде волшебник, отведя его в сторону, — он, верно, принимает его за друга… Сердце замирает от мысли, что он проговорится… Он с бешенством на меня посмотрел, грозился на меня, показывал, что сдернет с меня маску… Я погиб тогда. Отведи его, ради бога!

— А меня ты узнал скоро? — спросил сбитенщик хозяина.

— Разом.

— Кто ж я?

— Перокин.

— Плутище!

— В другой раз прячь получше свои толстые жабры, пышные губки и бородавку на ухе, а карлом своим не хвастайся.

— Есть ли новости, брат?

— О, важные! Малороссиянин…

— Ну что? Тише…

— И мертв и жив.

— Что за притча! Каким же образом?

— До вас я только что получил…

— Сюда, Артемий Петрович! время не терпит, — вскричал странным голосом Зуда, увлекая за собою упиравшегося волшебника, — плутоват, как Махиавель!

— Махиавель? — повторил Волынской, — я разом к тебе буду, — прибавил он, обратясь к сбитенщику, и бросился в ту сторону, где Зуда возился с астрологом. Этот от Волынского, далее и далее, и в противный угол залы, где никого не было.

— Вы губите себя, — сказал он Артемию Петровичу, схватя его за руку и легонько пожав ее.

Зуда присовокупил шепотом:

— Слушайте его, а не то беда! — Потом сказал вслух: — Колдун вовсе не пьет.

— Избавьте меня! — умолял жалобным голосом астролог, — зато я предскажу вам будущность вашу. Выньте из урны ваш жребий.

— Посмотрим, посмотрим!

Хозяин опустил в волшебный сосуд руку; между тем чародей протяжно запел непонятные слова, как муэдзин взывает на минарете к молитве.

— Эй, люди, сюда! — закричал Волынской, — держите его! беда колдуну, если он напророчит мне худое: утоплю его в вине.

Человека три ухватились за волшебника; из них и Зуды составилась порядочная группа, почти закрывавшая главные лица этой сцены. Молчаливый рыцарь встал с своего места и, не слыша, что они говорили между собою, впился в их душу глазами, сверкающими из-под маски, которую в это время коробило.

Волынской вынул из урны свернутую бумажку и прочел:

«Берегитесь! все ваши гости лазутчики Бирона, выучившие роль ваших друзей и приехавшие к вам под именами их. Они хотят втереться к вам в кабинет. Не оскорбляйте рыцаря: это брат герцога».

Рука записки была та же, которою писали длинное таинственное послание.

— Хитрая штука! — вскричал хозяин, стараясь не казаться озабоченным. — Предсказывать, что мне не будет более успеха в волокитстве!.. Качать его за то!.. Эй, качать колдуна! Осторожнее! — прибавил он потихоньку одному из своих слуг, взявшихся за волшебника.

И двадцать молодцов, исполняя свято приказ своего господина, под лад песни бросали гостя вверх, как мячик, и принимали его бережно на руки, будто на пуховики. Между тем Артемий Петрович шепнул под шумок одному из своих слуг, чтобы стерегли вход в кабинет, отослали домой сани приехавших гостей и запрягли три удалых тройки с собственной его конюшни; потом, возвратясь к мнимому Перокину, продолжал начатый с ним разговор.

— Вот видишь, любезный друг, — сказал он, — я только что пред вами получил прошение на имя государыни за подписью какого-то Горденки и еще нескольких важных лиц. В нем описываются злодеяния Бирона. Но — слышишь? просят вина! Не взыщи. Завтра в восемь часов утра приезжай ко мне с нашими задушевными — я вам расскажу все подробно.

— Зачем откладывать?.. завтра… что-нибудь помешает…

— Нас могут услышать.

— Войдем в кабинет…

— Не могу, право слово!.. Эй! маршалок! бокал сюда! — закричал грозно Волынской, пристав к шумящим гостям, и запел:

Чарочка моя,

Серебряная,

Кому чару пить,

Кому выпивать…

Да какая же чара! — прибавил он, наливая бокал, — не только с хмельком, да и с зельицем…

Выпивать ее

Артемию Петровичу, —

запели два-три голоса с коварною усмешкой.

— А я так думаю — всем гостям моим, — возразил с такою же усмешкой хозяин.

И чара обошла всех гостей, кроме волшебника, успевшего скрыться.

— Эй! скорей еще вина!

Чертенок, воспользовавшись обращением Волынского к своему дворецкому, погрозил вслед ему пальцем и промолвил:

— Поболе таких вин, как твои, господин хозяин, и ты не увернешься от наших когтей.

На эту шуточную угрозу, Волынским услышанную, он отвечал:

— У нас, по милости хозяина, во всякое время найдется довольно вин, чтобы виноватым быть. Беда, беда сбитенщику! За ним, я вижу, опять недоимка. Зуда, не отходи от него, пока не очистит, а то в доимочный приказ, и на мороз босыми ногами.

— Что скажете вы на все это, господин рыцарь? — спросил чертенок молчаливого крестоносца.

Рыцарь молча ударил по эфесу меча своего.

— Ошиблись, господин! вы вместо секиры привесили благородный меч, — сказал Волынской, горячась.

— Не миновать тебе и ее! — был ответ рыцаря, как будто вышедший из могилы.

Хозяин вспыхнул, но старался скрыть свое негодование.

— Что-то помалчивает наша Семирамида? — лукаво спросил инка.

— Она горюет, — продолжал Волынской, — что ошиблась в выборе своего рыцаря. Но добрая Семирамида узнает когда-нибудь свою ошибку — к черту угрюмого конюшего[123] (при этих словах рыцарь нахохлился), и блаженство польется в ее стране, как льется теперь у нас вино. Друзья, за здравие Семирамиды!

— За здравие Семирамиды! — воскликнули гости, и стопы зазвучали.

— Виват! — возгласил турок.

— Ура! родное ура! — закричал хозяин.

— Виватом у нас в Петербурге встречает войско свою государыню.

— Войску велят немцы-командиры, а нам кто указывает! Ура! многие лета царице! веки бесконечные ее памяти!

— Слышишь? — сказал чертенок шепотом, толкнув монаха, — память ей вечная!

— Да, да, я слышал, — отвечал капуцин, — слышал, верно, и благородный рыцарь. Мы все свидетели; от этого он не отопрется.

Волынской подошел к своим слугам и приказал, чтобы качали попеременно всех его гостей.

— Бойчее! — прибавил он мимоходом, — разомните им кости!

Этот приказ развязал руки качальщиков. Надо было видеть, как летали турок, чертенок, капуцин и прочие маски.

— Злодеи! разбойники! тише, родные, пощадите! — кричали они, посылаемые сильными руками к потолку.

При этом действии славили гостей под именами Перокина,