Горячий… Саан меня задери, неужели у моего помощника остались человеческие слабости?!

— Что ты чувствуешь? — спросил я, встретив мутный расфокусированный взгляд.

— Голова… раскалывается… и х-холодно…

Нардис вдруг содрогнулся, как от озноба.

— Очень… х-холодно…

Я стер выступившую на его лбу испарину и, сходив на кухню, принес еще немного крови. Свежей и чистой. Но Нардис, едва вдохнул ее запах, прямо-таки позеленел и после этого минуты три не мог оторваться от ведра, исторгая из себя целые водопады все той же жижи, которую я так и не смог опознать.

— Воды ему дай, — вдруг посоветовал Мор. — Обычной, чистой. Говорят, смертным помогает.

— Не надо, — простонал Нардис, когда я поднялся и вышел. — Может, я и так… обойдусь?

— Пей, — велел я, сходив на кухню, и поднес к его губам полную до краев кружку. — Чем бы ты ни отравился, надо это вычистить. Когда тебе стало плохо?

— Как только те валуны увидел, так и прихватило.

— А почему не сказал?

— Решил, что это случайность. А оно только сильнее стало, — дернул щекой Нардис, с трудом выпив содержимое кружки. — Я думал — вернусь обратно, и оно отпустит. Но не отпустило. Нет… у-у-у… отойди, не то сейчас сблюю прямо на тебя…

Я вместо ответа подвинул ногой ведро и помог ему наклониться. А когда рвота прекратилась и к содержимому ведра добавилась простая чистая вода, разом передумал поить и кормить Нардиса чем-то еще.

Похоже, дело не в крови. И не во фляге. Скорее всего, мой помощник оказался чересчур чувствительным не только в плане обычных органов чувств, но и тех вещей, которые простые люди не замечают.

Я уже не раз обращал внимание, что некоторым из них дано предчувствовать беду. Какое-то особое ощущение, невнятная тревога или беспокойство, которое гонит с места зверей, срывает с насестов птиц перед грядущей бурей и точно так же заставляет людей метаться без явных причин. При этом мы уже выяснили, что ритуал резко усилил все физические возможности Нардиса, включая силу, скорость, а также обоняние, зрение и слух. Так, может, у него и иные способности возросли, поэтому-то он и скверну теперь способен ощущать на расстоянии?

Это было бы нехорошо.

Как я уже успел убедиться, сильные ощущения — не всегда благо. К примеру, Нардис теперь отлично видит в темноте, однако слепнет и страдает при свете солнца. После ритуала он начал ощущать множество запахов, но что с ним случится, если сунет свой нос в ведро тухлых яиц?

— Х-холодно, — простучал зубами парень, когда я окинул его еще одним внимательным взглядом. — Можно я что-нибудь накину?

Я так же молча поднялся, принес со второго этажа одеяло и, стряхнув с него пыль, укутал парня до подбородка. В детстве, насколько я помнил, мама часто так делала, если мне было плохо. А еще она держала меня за руку и иногда пела, чтобы я скорее заснул.

Держать я, естественно, никого и ни за что не собирался, да и петь меня никто не учил, однако Нардис действительно успокоился, и вскоре его зубы перестали отстукивать барабанную дробь. Тошнота тоже вроде бы улеглась. Рвота больше не повторялась. Еще через какое-то время его глаза стали сонными, движения — совсем вялыми, а речь — невнятной. А спустя полчаса он и вовсе вырубился, тогда как непонятный жар спал и больше не возвращался.

Само собой, о том, чтобы куда-то уйти, речи больше не заходило. Знаки не люди, от меня не убегут, грифоны тоже никуда не денутся, а вот нормальный помощник у меня имелся один-единственный. И мне не хотелось надолго покидать дом, не будучи уверенным, что в мое отсутствие он не помрет.

Пришлось сходить в горы и привести с собой Кость, оставив ее у постели больного вместо няньки. Ну а сам я, пока не рассвело, отправился пополнить запасы крови, которые постепенно подходили к концу.

Увы. Охота на этот раз не удалась — то ли из-за дождя, то ли из-за сильного ветра народу на улицах было мало, поэтому из двенадцати добровольцев мне на глаза попалось только три. Что за безобразие? В темные закоулки, понимаешь, никто в такую погоду не хочет соваться! Да и моя беззащитная персона почему-то не прельстила ни одного столичного бандита.

Одежду я по возвращении сменил, ногти почистил, мертвечиной от меня тоже пахнуть не должно. Так в чем же дело? Может, я мало побрякушек на себя нацепил? Или фляга в темноте слабо блестит?

Достав и тщательно отполировав свою главную приманку, я снова прицепил ее на видное место, пригладил волосы, оправил воротничок и из квартала Бедняков отправился прямиком в столичные трущобы в надежде, что хоть там найду подходящих кандидатов.

— Ой, какой хорошенький ма-альчик, — проворковала первая же встреченная мной на улице беззубая старуха.

— Ой, какая невкусная ба-абушка, — в тон ей отозвался я.

— А ну стой, поганец! — возмутилась бабка, попытавшись цапнуть меня за шкирку, но увидела мою добрейшую улыбку и шарахнулась прочь. — Чур меня! Чур!

— До свидания, — вежливо попрощался я, глядя, как бабка, подобрав грязные юбки, сломя голову понеслась прочь. — Надо же, а прыткая оказалась бабушка. Может, зря я на нее не позарился?

— Ты что там сейчас вякнул, сопляк? Пошто бабку обидел?! — вдруг высунулась из окна ближайшего дома чья-то немытая рожа.

Я обернулся и, оглядев замызганный домишко, в единственном окне которого тускло горел свет, приятно удивился: кроме крепкого и абсолютно здорового бугая, внутри больше никого не было. Затем демонстративно изучил щербатую физиономию хозяина, ощутил на себе злой взгляд и удовлетворенно кивнул.

Какая удача.

— Доброго вечера, уважаемый. У вас, случайно, комнаты на ночь не сдаются?

— Что-о?! — взревел бугай, и рожа из окна тут же исчезла, а взамен за дверью послышались тяжелые шаги. — Щас я тебе покажу комнату!

Дверь с визгом распахнулась, но прежде чем здоровяк успел разинуть пасть во второй раз, я легонько стукнул его сапогом по колену. Когда он согнулся, добавил еще разок по лбу, а когда незадачливая жертва растянулась на пороге, быстро огляделся.

Отлично.

Прохожих нет, свидетелей нет, и минус еще один доброволец в списке.

— Лежи-лежи, — посоветовал я заворочавшемуся мужику. А когда тот открыл глаза и попытался подняться, одарил его смачным щелбаном, после чего ухватил потерявшего сознание мужика за ногу и,