Воды лесных рек всегда холодны и опасны — даже в самый знойный летний день солнце не может согреть их. К вечеру, когда тени деревьев смыкаются над водной гладью, дыхание реки становится еще прохладнее. Даже дикие звери неохотно заходят в студеную воду по грудь и только опасность заставляет их переплывать реку — куда милее им спокойные заилившиеся озера и верховые болота.

Эли, нырнув в реку с головой, почувствовала, как у нее перехватило дух. «Быстрее, быстрее! — прокричала мысленно она самой себе. — Я не выдержу долго такого холода!». Быстрое течение сносило ее вниз, и девушка знала, что коварные водовороты могут затянуть ее в глубину навсегда. Холодная вода быстро забирает силу у человека, а судороги лишают его последней возможности держаться на плаву. Нельзя теряться и поддаваться страху, нельзя беспорядочно бить руками по воде — движения должны оставаться размеренными и спокойными, иначе пловца убьет его собственная паника. Все это Эли знала, однако лесная река была широка — куда шире, чем ей казалось, когда она смотрела на нее с обрывистого берега.

«Ох и разозлится же фея, если я попросту утону!» — невольно подумала она, чувствуя, как руки все хуже повинуются, а мышцы ног сводит от холода.

Выдры, почуяв неладное, поднырнули ей под руки, толкая изо всех сил — но их помощи не хватало. Эли дернулась, хлебнув воды, и, потеряв самообладание, забилась в испуге, уходя под воду. Она чувствовала, что сил у нее не хватит для того, чтобы еще раз вынырнуть и удержаться над водой — а берег был еще далеко. «Я попыталась! Я сделала все, что смогла!» — думала она, сожалея, что сознает происходящее так ясно — ей, как и прежде, совершенно не хотелось умирать. Выдры суетились вокруг нее, царапая когтями онемевшую от холода кожу — она даже под водой слышала, как они отчаянно стрекочут, выныривая на поверхность.

Из-за холода она не сразу поняла, что некая сила выталкивает ее на поверхность — тело полностью окоченело, — и только провалившись на мгновение обратно в глубину, словно сорвавшись с некой опоры, она догадалась, что под нее поднырнуло что-то сильное и скользкое, пытающееся помочь. Огромная речная рыба? Водный дух?.. Она не могла ни обхватить его, ни опереться — руки и ноги не слушались, превратившись в заледеневшие бесполезные подпорки. Но таинственный речной житель, стремительно поднявшись из глубины, снова вытолкнул ее на поверхность, чтобы она могла глотнуть воздуха — и в голове чуть прояснилось. Рядом радостно верещали выдры, а берег оказался чуть ближе, чем казалось перед тем, как Эли пошла ко дну.

Снова и снова она уходила под воду, а ее рывком поднимали наверх, как неуклюжую отяжелевшую колоду — пока наконец она не коснулась однажды ногами илистого дна: берег был совсем рядом. Но Эли, честно сказать, не смогла бы в одиночку преодолеть и столь жалкое расстояние — ни рук, ни ног она не чувствовала. Ее безо всякой деликатности вытолкали на песчаную отмель, где она с трудом, перекатываясь с боку на бок, падая лицом в ил, барахтаясь и неловко изворачиваясь всем своим одеревеневшим телом, выбралась из реки. В вечерних сумерках она не смогла разглядеть, кто на прощание громко плеснул хвостом о воду — огромный сом или же иное чудовище, прячущееся от глаз людских в самых глубоких омутах. Но кем бы ни был речной житель — только что он спас Эли жизнь. Лес продолжал хранить от бед девочку, обделенную особой судьбой.

Обессилев, она лежала на берегу, думая, что ей никак не согреться — вся магия мира не способна прогнать ледяной холод, поселившийся внутри костей, в каждой жилке и даже в самом сердце, отчего оно билось все медленнее и тише.

Затем она услышала острожное ворчание, ее лица что-то коснулось, и в темноте засветились хищные звериные глаза: волки окружили ее, обнюхивая и глухо рыча. Но Эли не испугалась — она знала, что их, как и выдр, как и водяное чудище, тоже послал лес. Звери, потоптавшись рядом, один за другим ложились на песок, неохотно делясь с Эли теплом своих тел. Кто-то забрался ей на ноги, кто-то свернулся клубком у груди, а у самого ее лица злобно горели точки зрачков. Она слышала дыхание, биение сердец, лязганье зубов и утробное рычание, не смолкавшее ни на миг — вольные волки были недовольны приказом, который получили, однако не смели ослушаться и срывали злость друг на друге, огрызаясь и скалясь.

Под этим живым меховым покрывалом она лежала неподвижно, то проваливаясь в беспамятство, то приходя в себя — пока не почувствовала, что начинает согреваться. Помогала ли ей в этом магия — кто знает. Но к тому времени, когда на небе появились первые яркие звезды, Эли смогла пошевелиться, согнуть ноги, а затем и руки; поскрести пальцами влажный песок; приподнять голову и сморгнуть прилипшие к векам песчинки. Потревоженные звери с рычанием вскакивали с мест, кто-то даже сжал зубами ее руку — но не до крови, лишь чтобы напомнить, как не по душе волкам живые люди. Эли не вскрикнула — слишком много боли ей пришлось вынести за последнее время, чтобы удивиться какой-то новой ее разновидности. Ей хотелось поблагодарить волков, но они черными тенями метнулись в глубь леса, не дожидаясь, пока человек сумеет что-то прохрипеть; в их волчьем мире не слишком-то ценилась вежливость.

Она поднялась на все еще слабые ноги, сделала пару нетвердых шагов. «Как я найду дорогу в темноте?» — пришла в голову беспомощная, отвратительно-плаксивая мысль. Раньше Эли никогда не жаловалась даже самой себе и ей было неприятно то, каким бессильным и сломленным ощущалось теперь ее тело.

Но не успела она изругать себя за слабость и уязвимость, как новые тени заплясали вокруг нее — только на этот раз они были молчаливы и холодны. Настал черед созданий иного мира — тех самых, что были призваны в свидетели феей — принести Эли свой дар. Ее воспаленных глаз, горевших от речной воды и песка, коснулась мягкая прохлада, и в следующий миг девушка поняла, что видит ночной лес таким, каким не видела никогда ранее: ее зрение стало зрением ночного зверя, которому достаточно легчайшего отблеска луны, чтобы видеть лесные тропы так же ясно, как и днем. Она потянула носом — никогда еще он не чуял так много запахов!..