– Николаша, может быть, довольно? – наконец в замешательстве сказал старший Агарин. – Господину Закатову положительно везёт сегодня. Отыграешься позже!

– Не думаю, – ровным голосом заметил Закатов, складывая ассигнации. – В ближайшее время я не собираюсь возвращаться к висту. Меня сие занятие совсем не развлекает.

– Странно! – удивился Николай Агарин, которого стремительная игра и огромный проигрыш привели в крайнее возбуждение. – Вам так везёт, вы, можно сказать, магистр виста… кто бы мог предположить! И вы не играете?!

Закатов только неопределённо пожал плечами и встал.

– Мы не выпьем за ваш выигрыш? – неуверенно сказал кто-то.

Никита обвёл глазами изумлённых, недоверчиво смотрящих на него соседей. Пить ему совершенно не хотелось. «Вот ведь чёрт… У них теперь будет разговору на месяц, пожалуй!»

– Благодарю вас, господа. Охотно.

Чуть позже победитель и проигравший подошли к каретному сараю. Василиса спала под дрожками со скрученными за спиной руками. Агарину пришлось довольно ощутимо потыкать её сапогом, чтобы она заворчала сквозь зубы, как сердитый щенок, и приподняла лохматую голову. Молодой офицер принялся отвязывать верёвку, которой девушка была за шею привязана к поперечине дрожек. Василиса следила за ним с нарастающим ужасом.

– Васёнка, вот твой хозяин новый, болотеевский помещик, – сквозь зубы отрекомендовал молодой Агарин. – Ну вот, Никита Владимирыч… получите свой выигрыш.

– Благодарю, – коротко сказал Закатов. – Василиса, ступай вон к тому тарантасу и разбуди моего Кузьму. Объясни, что я тебя выиграл в карты, и ждите, скоро уж поедем.

– Не привяжете? – удивился Агарин. – Считаю долгом предупредить: девка с норовом, может и сбежать.

– На таких-то ногах? – жёстко усмехнулся Закатов, провожая взглядом ковыляющую холопку. – А впрочем, пусть бежит, если хочет, искать не стану. Я, знаете ли, не особо дорожу тем, что мне легко досталось. Однако, Николай Мефодьевич, благодарю вас за игру. Приятно было тряхнуть стариной.

– Вам ничуть не было приятно, – мрачно сказал Агарин, и Закатов первый раз за вечер внимательно посмотрел на него. – Вы и играть не собирались. Может быть, я и кажусь вам пустым человеком, но я вовсе не полный дурак.

– Вы не можете казаться мне пустым человеком, поскольку я вас совсем не знаю, – медленно сказал Закатов, шагая обратно к дому по сумеречной дубовой аллее.

Агарин невольно пошёл рядом, стараясь приладиться под хромоту своего нового знакомого. Увидев, что Николай не отстает, Закатов неожиданно спросил:

– Ваш папенька говорил, что вы воевали в эту кампанию?

– Под началом генерала Меншикова, – немного удивлённо подтвердил Агарин. – Дошёл с ним до Малахова кургана.

– Стало быть, мы с вами могли бы там даже видеться, – усмехнулся Закатов. – Мне именно там разворотило колено… И физиономию заодно. Кончали московский корпус?

– Петербургский.

Некоторое время молодые люди шли не разговаривая. Закатов смотрел поверх макушек дубов на бледный месяц, поднимающийся в небо. Агарин искоса поглядывал на своего спутника.

– Послушайте, Николай Мефодьевич, – вдруг негромко сказал Закатов. – И заранее извините, если мои вопросы покажутся вам слишком неуместными. Я и так, кажется, среди соседей уже кажусь опаснейшим чудаком…

– Это ведь из «Евгения Онегина»? – уточнил Агарин.

– Вы и «Евгения Онегина» прочли? – без улыбки удивился Закатов. – Я вижу, вы действительно образованный человек, и, думаю, храбрый офицер… Вы воевали. Неужели вам в самом деле безразлично то, как здесь относятся к людям?

– Я не понимаю вас! – искренне и изумлённо сказал Агарин.

Закатов остановился. Пристально посмотрел в молодое красивое лицо. Убедился: действительно не понимает. Но почему-то остановиться уже не мог:

– Послушайте, ведь эта ваша Василиса… Она же в некотором роде человек! Вы в Бога веруете? Кажется, в Евангелии сказано, что все мы равны перед Всевышним… Она очень красива, и я, как мужчина, готов вас понять… Но неужели вам приятно будет вступить в права хозяина… После того, как она полмесяца отбегает за вашими дрожками, как привязанная шавка? И уже даже на сторожа-пьяницу будет согласна? Право, не понимаю. Вам не будет… противно? – отрывисто выговорил Закатов.

Агарин смотрел на него во все глаза. Затем, запинаясь, выговорил:

– Вы, господин штабс-капитан, в самом деле… странный человек!

– Пожалуй, – помолчав, согласился Никита. Отвернувшись, сказал: – Если мои слова чем-то обидели вас, то прошу меня простить. Всякий живёт как может. Если вы не умеете совладать с девушкой иначе, как измучив её до полусмерти…

– Господин штабс-капитан!!! – возмутился наконец Агарин. – Вы позволяете себе недопустимые высказывания! Я…

– Ещё раз прошу прощения, – вяло отозвался Закатов.

Но Агарин уже не унимался:

– Вы действительно мало знаете меня! И не имеете права на подобные реприманды! Что вы назвали девушкой? Да что это за проповедь, в конце концов?

– Если вам требуется сатисфакция… – будничным тоном начал было Закатов, но Агарин прервал его резким взмахом руки:

– Не требуется! Я не дерусь с увечными и умалишёнными! Да и повода, право же, нет! Ещё не хватало стреляться из-за дворовой девки! Прав был отец, вы не в себе! Взрывная контузия – тяжёлое дело, господин штабс-капитан! – последние слова Агарин выговорил, уже скрываясь за поворотом аллеи.

Закатов усмехнулся. Постоял немного и продолжил свой путь к дому уже один.

На душе было отвратительно. Никита успел пожалеть и о своём карточном выигрыше, и о минувшем разговоре. Прихрамывая, он двигался по тропинке и спорил сам с собой по давней привычке одинокого человека.

«Глупость, и более ничего… К чему это было нужно? Ишь, сыскался проповедник… Если человек преспокойно может кататься по всем соседям с девкой на аркане – его никакими проповедями не возьмёшь. Мог бы и сообразить! Ещё и Бога зачем-то приплёл, в которого сам не веруешь… И ведь все они тут таковы! И покойный отец был такой же! И ты, ты сам давно ли прозрел?! Да в твоём собственном доме девки пряли с измочаленными спинами – сидя на цепи! А ты ничего не знал и знать не хотел! Торчал в Москве, получал доход с имения и в ус не дул! А теперь, скажите, пожалуйста, читаешь мораль мальчишке! А отношения с соседями теперь совсем испорчены! Ещё, чего доброго, Трентицкий и луга не захочет продавать, Настя расстроится… Тьфу, болван… Ещё Василису эту теперь надо же куда-то девать!» – не мог успокоиться Закатов.

Сойдя с тропинки, он притянул к себе отяжелевшую от росы ветвь садовой калины. Протёр разгорячённое лицо мокрыми листьями, не удержав, выпустил упругую ветку, и та, распрямившись, окатила его холодными каплями. Вполголоса выругавшись, Закатов выбрался из-под куста, вернулся на тропинку – и только сейчас обнаружил, что забрёл не туда. Дома не было видно за сплошной массой чёрных деревьев; о том, где он находится, можно было судить лишь по звукам бравурной музыки оркестра. В чистом небе уже в полную силу, опоясавшись голубым ореолом, сиял месяц; крупные звёзды влажно мигали около него. Оглядевшись, Закатов наконец заметил сквозь переплетение ветвей чуть заметный свет из окна – и сразу же понял, где находится. Это был флигель старого дома Браницких, в котором давно никто не жил. Закатов долго с изумлением смотрел на освещённое окно, пока не вспомнил, что у хозяев гостят какие-то дальние родственники, которые из-за траура не принимают участия в сегодняшнем празднике. Вероятно, это те самые родственники и есть… Должно быть, уже спать ложатся. Закатов как можно тише продрался сквозь мокрые ветви и заросли мальв на дорожку, идущую под самым окном, и уже зашагал по ней к дому, когда в освещённом окне дрогнула занавеска. И голос – тот, который он узнал бы из тысячи, – заставил его замереть на месте.