Поскольку от успеха реструктуризации Стройбанка зависело очень многое, откровенность Го неприятно удивила целый ряд руководящих работников. Едва успев занять пост секретаря парткома и, одновременно с этим, председателя правления, он принялся критиковать роль партии в делах этого банка. В интервью отраслевому журналу «Цайцзин» («Финансы и экономика»), который славится тем, что смело раздвигает границы дозволенной журналистики, Го в компании с еще одним чиновником пожаловался, что банковский партком узурпировал функции совета директоров. По его словам, местный партийный комитет устраивал «десятки собраний», рассматривал кредитные заявки и вмешивался в кадровые вопросы на самом глубоком уровне «в нарушение устава банка». Го пообещал, что при нем такой порядок вещей изменится. «Принцип ясен: между партией и органом, принимающим хозяйственные решения, необходимо сформировать механизм взаимозависимости и взаимоограничения».

В довесок Го заявил, что 90 % менеджеров его банка «профнепригодны». Возможно, он просто не ожидал, что все его комментарии — особенно последний — опубликуют. Несколько месяцев спустя он присутствовал на небольшом обеде, который давало руководство одного из зарубежных новостных агентств в Пекине. Участие приняла и Ху Шули, тогдашний главред «Цайцзина», известная своими усилиями по превращению журнала в самое независимое и авторитетное издание Китая. После того как иностранные организаторы принесли традиционную клятву, дескать, «разговор останется между нами», Го сказал, что как раз они-то его не волнуют. «Меня куда больше беспокоит во-он та скандалистка», — промолвил он, показывая на госпожу Ху. И все же, когда я чуть позднее брал у него интервью, Го повторил свои критические высказывания в адрес КПК. «Партия не является коммерческой организацией, — сказал он. — В прошлом роль партии была неверно истолкована, и в результате в нашем банке возникла ошибочная практика».

Банкиры «Морган Стенли», подписавшиеся на биржевую регистрацию «Стройбанка» Китая, были захвачены врасплох этими комментариями. Отдельные из них вполголоса предложили: раз уж КПК имеет такое влияние, не лучше ли и впрямь отразить ее роль в рекламном проспекте? Их мигом одернули. «В конце концов, никто всерьез не верил, что только государство контролирует компании, — вспоминает один из советников по этой сделке. — Какой вообще смысл вдаваться в провокационное и тенденциозное описание роли парткомов? Это непродуктивно, да и не нужно». Другой советник нахмурился, заслышав комментарии Го: «Как же так? Он ведь был назначен партией, а теперь говорит ей пересесть на заднее сиденье…»

Если проспекты, предназначавшиеся для иностранцев, подвергались тщательной чистке, то на отечественной почве китайские банковские руководители применяли иной подход, обсуждая роль партии в интервью с журналом «Цайцзин» и в беседах с местными вузовскими исследователями в 2005 и 2006 гг. Эти руководители выбрали более уважительный тон, нежели Го, однако, по китайским понятиям, были все же весьма откровенны. Что бы ни утверждали проспекты, старшие банкиры ясно давали понять: банки являются не только коммерческими институтами, они — инструменты национальной экономической политики. Факт, который еще найдет свое подтверждение в глобальном финансовом кризисе три года спустя.

Цзян Чаолян, председатель правления Банка путей сообщения, пятого по счету коммерческого банка Китая, заявил, что партком отвечает и за стратегию, и за кадры. Руководствуясь отнюдь не единственной целью — извлечением прибыли для акционеров, — партия должна действовать в интересах «социальной стабильности» и национальной «макроэкономической политики», заданной правительством. Зарубежный партнер банка, холдинг HSBC, ничуть не обеспокоился этим обстоятельством, хотя сделка по приобретению 19,9 %-ной доли в Банке путей сообщения подавалась акционерам HSBC как шанс изменить традиционный корпоративный стиль руководства. Цзян рассказал, что сэр Джон Бонд, тогдашний глава HSBC, заметил ему: «Пожалуй, мне тоже придется стать секретарем парткома, раз уж я председатель правления». «Он совсем этому не удивлялся», — вспоминал Цзян.

Беря интервью у Ли Лихуэя, президента Банка Китая, один китайский журналист рассказал ему анекдот про независимого британского директора, который хотел присутствовать на заседаниях парткома, но «не будучи членом компартии, решил подыскать себе какого-нибудь британского коммуниста, чтобы тот от его имени ходил на партсобрания». Без тени улыбки выслушав эту шутку, Ли принялся защищать партию и ее незаменимую роль в определении бизнес-стратегий банка и установлении связей с другими ветвями власти. «В Китае очень важно демонстрировать политическую власть Коммунистической партии, — сказал он. — Менеджменту по силам справиться с подавляющим числом проблем, но все-таки не со всеми».

Нынче в самом Китае почти не спорят о том, следует ли за пределами коммунистического клуба раскрывать закулисную роль партии в китайских госпредприятиях. Этот вопрос был решен еще во время биржевой регистрации «Шанхайского нефтехима», который создал прецедент нераскрытия такой информации, и с той поры все ему следуют. Подлинный конфликт внутри Китая, на который ссылался Го, заключен в самой системе: между традиционалистами, которые хотят держать госпредприятия в кулаке, и амбициозными старшими руководителями этих госкомпаний. Сетования Го Шуцина были предвестниками важного тренда с далеко идущими последствиями для глобальной экономики. «Если партия хочет, чтобы мы управляли нашими компаниями коммерческим образом, — аргументировали эти руководители, — она должна позволить нам вести такую работу исключительно хозяйственными методами».

Корпоративный зверь, появившийся на свет в результате затянувшихся и болезненных родов «Чайна инкорпорейтид», оказался новым и странным созданием. Как и приказывала партия, он был одновременно коммерческим и коммунистическим. Иметь дело с могучими перестроенными госпредприятиями, страдающими раздвоением личности — задача нелегкая не только для остального мира. Сам Китай с трудом к этому приспосабливался.

Как оно зачастую и бывает, изменения обрушились как снег на голову, хотя их предпосылки тщательно выкладывались на всеобщее обозрение на протяжении многих лет. Именно это и случилось в 2005 г., когда Пекин произвел фурор на Западе своей первой широкомасштабной сделкой по слиянию и поглощению, в ходе которой «Национальная корпорация Китая по разработке шельфовых нефтепромыслов» (сокращенно CNOOC) предложила 23 миллиарда долларов за покупку калифорнийской «Юнокал», обладающей энергетическими активами в США и Азии. Нелегко переварить мысль, что какая-то компания, контролируемая компартией, получит право купить нефтегазовые активы, принадлежащие американской корпорации. Но корни неудачи, которой в конце концов обернулась эта попытка, лежали глубже, чем вполне предсказуемый политический шум. Дело в том, что Фу Чэнъюй, глава CNOOC, при составлении предложения не сумел согласовать противоречивые требования партии и своего совета директоров.

Биография Фу охватывает тот же отрезок истории, что и у многих других руководителей его поколения. Он родился в 1951 г.; в середине 1960-х гг. был вынужден прервать учебу из-за «культурной революции»; вступил в ряды хунвэйбинов. Позднее он признавался коллегам, что это было головокружительное время: бесплатное питание и поездки по всему Китаю. К двадцати с небольшим он остепенился и вернулся на стезю добродетели, начав работать на северо-восточных нефтепромыслах. Фу рос в должности и наконец стал одним из самых искушенных руководителей госпредприятий в Китае. Впрочем, даже он не понимал, как именно следует обращаться с международным советом директоров, который выбрала его компания, продав за границей акции одного из своих филиалов.