По кальвинистской традиции, кафедра установлена в центре нефа, где прихожане в выходных платьях, сбившись в стайки, тихо переговариваются.

– Облепили, как мухи кусок мяса, – бурчит Корнелия, пока они с достоинством продвигаются к кафедре. – Божье слово везде слышно. Нет, как малые дети, пролезли поближе к пастору Пелликорну.

– Чем больше они демонстрируют свою набожность, тем меньше я им верю, – говорит Отто.

– Нельзя ли потише, – одергивает их Марин. – Или вы забыли, где находитесь?

Корнелия закусывает губу, и Марин смягчается:

– Какая же ты, Корнелия, болтушка. – В ее голосе звучат одобрительные нотки, а в уголках рта прячется улыбка.

Нелла замечает хорошо одетую пару. Женщина, прикрыв рот рукой, судя по всему, комментирует появление Марин. Проходя мимо сквозь облако цветочных ароматов, она вдруг осознает, что это Лийк ван Кампен и ее муж.

– Он опять не пришел, – вздыхает Лийк. – Когда придет Судный день, он еще об этом пожалеет.

– Лийк, не надо так громко, – урезонивает ее Меерманс.

– Стяжательство – не главный его грех, – яростно шепчет Лийк. – Еще привели с собой этого дикаря… – Ее глаза устремлены на Отто.

Марин украдкой вонзает ногти себе в руку, а затем достает из ридикюля на поясе маленький псалтырь и начинает перекладывать его с одной ладони на другую, словно взвешивая. Лийк и другие женщины делают ей книксен, а она делает вид, что не замечает Меерманса.

– Я их видела, – признается Нелла, когда они отходят за пределы основной толпы прихожан.

Марин поворачивает к ней удивленное лицо.

– Когда?

– На вечере серебряных дел мастеров.

– И что же ты им говорила?

– Ничего.

– Они тебя о чем-то спрашивали?

– Ни о чем. Она рассказывала о своем муже…

– Лийк ван Кампен, – встревает Корнелия, – это оса в женском платье. Мы ее не замечаем.

– Насколько возможно, – поясняет Марин. – Но иногда приходится.

Вспомнив разговор о сахаре и непонятной перемене в настроении хозяйки дома, Нелла озирается и обнаруживает Ганса Меерманса в противоположном крыле, он уже стоит один в своей широкополой шляпе. Встретившись с ней взглядом, он тут же отворачивается. Лийк подходит к мужу, и они занимают самые выгодные места.

Отто, весь подобравшись, пару раз стрельнул глазами в сторону этой пары. Потом посмотрел на луч света, пробивающийся через окно, и опустил глаза. К тому моменту, когда они находят четыре свободных места, его пальцы уже сложены в набожном жесте. Кажется, он приготовился к общей молитве, но что-то в его взгляде говорит Нелле, что он был бы не прочь, если бы она поскорее закончилась.

На кафедру поднимается пастор. На вид за пятьдесят, высокий, гладко выбритый, седые волосы коротко острижены. Широкий воротничок сияет белизной. Он взирает на паству как на прислугу, обратившуюся во внимание.

– Это пастор Пелликорн, – произносит Корнелия со значением. – Сидите тихо и слушайте внимательно.

Пастор начинает без предисловий.

– Непотребство! – Его громкий голос летит поверх собак, детишек, шаркающих ног и кричащих снаружи чаек. – В нашем городе много запертых дверей, куда не проникают наши взгляды, но не думайте, что вы можете укрыть свои грехи от Господа.

Его конусообразные пальцы вцепляются в края кафедры. Нелла поглядывает на Лийк, не сводящую глаз с пастора.

– Он вас выведет на чистую воду, – продолжает Пелликорн. – Его ангелы заглянут в замочную скважину вашего сердца, и вы ответите перед Ним за свои деяния. Наш город был построен на болоте, наша земля уже знает, что такое гнев Господень. Мы победили, мы сделали воду нашей союзницей. Но вы рано расслабились. Тогда нам помогли наше благоразумие и добрососедство.

– Воистину, – раздается мужской голос из толпы. Слышится плач младенца.

– Если мы не натянем вожжи своего стыда, нас смоет в море. Ходите прямыми путями. Загляните в свое сердце, чтобы понять, в чем вы согрешили перед соседом или в чем он согрешил перед вами.

Пастор замолкает для пущего эффекта. А Нелла представляет себе, как каждый из присутствующих выдвигает ящичек из грудной клетки и, полюбовавшись на пульсирующее кровавое месиво, на греховное сердце, свое и чужое, с грохотом задвигает ящичек обратно – и продолжает жить как жил.

– Давайте же не допустим, чтобы Его гнев снова обрушился на нас, – говорит Пелликорн.

Среди прихожан раздаются согласные возгласы.

– А все алчность. Язва, которую надо вырезать безжалостно. Алчность – это дерево, а деньги – его глубокие корни.

– Без них у тебя не было бы такого красивого воротничка, – говорит Корнелия себе под нос. Нелла, с трудом сдержавшись, чтобы не рассмеяться, косится на Меерманса. А тот, в свою очередь, поглядывает на них, пока жена не сводит глаз с пастора. Марин сжимает в руке псалтырь. Отто разжал пальцы и уже не молится.

– Не будем себя обманывать, что мы обуздали морскую стихию, – продолжает пастор. – Да, Мамона не обделила нас своей щедростью, но однажды мы в ней утонем. И где вы будете в тот роковой день? По горло в сладостях и жирных мясных пирогах? Укутанные шелками и увешанные драгоценностями?

Корнелия тихо вздыхает:

– Если бы…

– Остерегайтесь, – предупреждает Пелликорн. – Вы купаетесь в роскоши. Деньги дают вам крылья. Но они же – ярмо, которое больно натрет вам шею.

Марин крепко зажмурилась. Кажется, она сейчас заплачет. Нелла не хотела бы увидеть ее слезы. Но вот глаза открылись, и на лице изобразился ужас. Не иначе как на нее подействовали слова пастора. Сжимая псалтырь побелевшими пальцами, она оборачивается на Меерманса, который по-прежнему на них глазеет. У Неллы пересохло в горле, но она боится кашлянуть. А меж тем Пелликорн вышел на пик кульминации – как и напряжение среди паствы.

– Прелюбодеи. Стяжатели. Содомиты. Воры. Остерегайтесь их сами и скажите соседу, если на горизонте появится туча. Да не войдет зло в ваш дом, ибо выдворить его будет непросто. Земля под нами разверзнется и гнев Божий прольется на наши головы!

– Да, – откликается все тот же мужчина в толпе. – Воистину!

– Как можно отвадить зло? – спрашивает Пелликорн и сам же отвечает: – Любовью. Любите своих детей, ибо они семена, из которых расцветет наш город. Любите своих жен, а жены, будьте послушными. Содержите в чистоте свои дома, и ваши души тоже будут чисты.

Вздохи облегчения, возгласы согласия. У Неллы закружилась голова от этой мешанины. Любовь, ярмо, прелюбодеи, крылья. Будьте послушными. Да не войдет зло в ваш дом. Лучи света ложатся на могильные плиты. Моя дорогая. Марин ослабила хватку, вид усталый, голова опущена. Снова заголосил младенец, и мать, так и не сумев его успокоить, уходит вместе с ним через боковой придел.