— Откуда будешь? — спросила кухарка, с любопытством за ним наблюдавшая.

Руал разлепил обветренные губы и отозвался:

— Из Мурра.

Кухарка ахнула:

— Из Мурра?! Да ты знаешь, где Мурр, а где мы!

Руал улыбнулся с трудом:

— Я готов бежать на край света… И убегу…

Толстуха отставила в сторону корзинку с овощами, которые чистила:

— Гонятся за тобой, что ли?

— Гонятся, — сообщил Руал с глубоким вздохом. — За мной по пятам следует несчастная любовь!

Кухарка, крайне заинтригованная, обошла широкий стол и подсела на краешек скамейки, повторяя сочувственно:

— Вон как… Вон как оно бывает…

Руал покачал головой, давая понять, что не намерен пока раскрывать свою тайну. Тогда кухарка спохватилась:

— Да ты промок до нитки… Погоди-ка…

Она вернулась через несколько минут с ворохом сухой одежды в одной руке и парой сапог в другой:

— На-ка, примерь… Должно подойти тебе…

Одежда была не новая, но чистая и искусно зачиненная. Толстуха отвернулась, чтобы не глядеть на одевающегося Руала, и это было очень кстати: ему удалось незаметно перепрятать статуэтку.

— Я тут за хозяйку, — рассказывала тем временем женщина, — и пошить, и постирать, и зачинить… На всё, бывало, и рук не хватит… Ты садись к огоньку, погрейся… И ужина дожидаться нечего — тут с обеда похлёбка осталась. Хозяин не любит, чтоб пропадало…

Руал натянул сапоги — они были великоваты.

— Да, — продолжала женщина, — муженёк мой пошире был в кости… Ростом такой же, а ножища здоровая…

— Ничего, — сказал Руал благодарно. — Спасибо.

Ужинали в просторной, просто обставленной столовой; работники и прислуга сели за стол вместе с хозяйской семьёй. Хозяин восседал во главе стола; под его сверлящим взглядом ёжились по рангу разместившиеся домочадцы: мальчик лет двенадцати — хозяйский сын, дочь хозяина, миловидная девушка с гладко зачёсанными светлыми волосами, далее кухарка и десяток работников — все молодые крепкие парни. В самом конце стола, на приставленной табуретке сидел Руал — в добротной крестьянской одежде, сам сейчас похожий на любого из них.

Никто не смел прикоснуться к ложке, пока хозяин не отправил первую порцию кукурузной каши себе в рот. Тогда раздался торопливый стук — работники спешили выловить лучший кусок сала из стоявших посреди стола общих тарелок.

Руал, утоливший первый голод на кухне, рассеянно жевал хлеб и наблюдал за едоками.

Кухарка то и дело задорно на него поглядывала — не разделяй их длинный стол, она, возможно, подсунула бы ему лишний кусочек. Веснушчатый голубоглазый парень, негостеприимно обошедшийся с Руалом у ворот, старательно его не замечал, остальные иногда косились с умеренным любопытством — больше всех интересовался парнишка, который увёл на конюшню герцогова жеребца. Мальчик, хозяйский сын, явно тяготился присутствием отца — сидел, горбясь, и нехотя ковырял ложкой в тарелке. Хозяйская же дочь за время ужина раз пять обменялась быстрым взглядом с сидящим напротив круглолицым темноволосым юношей, который дважды поперхнулся кашей.

Но вот хозяин крякнул и отодвинул тарелку. Все поспешно встали; опоздавшие на ходу запихивали в рот недоеденные куски хлеба. Руал поднялся тоже. Хозяйская дочь последний раз глянула на темноволосого, её брат громко икнул, а кухарка заговорщически подмигнула Руалу.

Работники ночевали в длинном низком сарае, прямо на усыпанном сеном полу, укутавшись в одеяла. Руалу отвели место у выхода, где сено было пореже и из-под двери тянуло сыростью. Вскоре сарай наполнился густым храпом здоровых и сильных людей, уставших после тяжёлой работы.

Руал лежал, глядя в тёмный потолок; ему представлялся герцог, вылетающий из спальни нагишом, но в собачьем ошейнике, и его челядь в полном сборе, встречающая своего господина немым вопросом, переходящим в трогательное сочувствие. Руал жёстко оскалился: вельможа приговорил себя, угрожая Маррану и привязав его к седлу. Расплата была сладостной и от этого не менее справедливой.

Он скользнул рукой за пазуху — золотая ящерица встретила его ладонь дружеским, как ему показалось, прикосновением. Ты свидетель, подумал Руал. Я никогда не пощажу и не попрошу пощады.

Мысли его переметнулись к сегодняшнему дню — он вспомнил о потере лошади. Конечно, повредивший ногу жеребец не смог бы продолжать путь немедленно, как этого хотелось Руалу, и всё же лошадь — это капитал. Не следует прощать хозяину этой грабительской сделки… Он повернулся на бок и подумал о хозяйской дочери.

Лениво стучал дождь по дощатой крыше сарая.

Руал сел. Работники спали, сотрясая воздух храпом. Руал бесшумно поднялся и вышел под слабеющий дождь.

Ферма была погружена во тьму, только на кухне светилось тусклое окошко да не спали наверху, в комнатах хозяина. Руал наугад ступил несколько шагов — и замер, потому что совсем рядом, у поленницы, маячила чья-то белая рубашка. Вскоре оказалось, что обладатель рубашки был не один — не мог же он шептаться сам с собою. Руал, чьи глаза давно привыкли к темноте, разглядел светлые, гладко зачёсанные волосы и радостно поблёскивающие глаза.

Влюблённые прощались — вскоре настороженное ухо Руала различило звук робкого поцелуя, и сразу вслед за этим девушка бесшумно заторопилась к дому, а темноволосый — это был именно он — прокрался к двери сарая и, оглядевшись, нырнул в темноту. Руал благоразумно пригнулся за поленницей.

Девушка тем временем пересекла двор, направилась было к парадной двери — но потом, поколебавшись, повернула в сторону кухни. Ильмарранен, одержимый весёлым куражом, последовал за ней. Дверь кухни осторожно закрылась — Руал, сосчитав до двадцати, вошёл следом.

В печке тлели угли, на широком столе горела масляная лампа. Кухарка перетирала полотенцем груду вымытой посуды, а хозяйская дочь, присев на скамейке у стены, что-то горячо ей объясняла. Обе испуганно обернулись навстречу Ильмарранену.

— Фу ты… — с облегчением выдохнула девушка. — А я думала, отец…

Толстуха широко улыбнулась:

— Пришёл-таки… Ну, заходи, птица залётная…

Дочь хозяина подвинулась — Ильмарранен присел рядом. Ему показалось, что девушка пахнет молоком.

Толстуха хитро улыбнулась и изрекла, понимающе кивнув Руалу:

— Не спится, да, парень? От любви не убежишь, так то.

Девушка прерывисто вздохнула. И тогда Руал Ильмарранен заговорил. Он говорил просто и вместе с тем вдохновенно, и в этом рассказе были и большая любовь, и тайная помолвка, и жестокий отец, выдавший невесту за другого. Обе слушательницы подались вперёд, кухарка, забывшись, тёрла до дыр давно сухую тарелку, а девушка комкала от переживаний подол своего простенького платья. Едва Руал дошёл до момента, когда плясала свадьба, стонал отвергнутый жених и пыталась покончить с собой молодая — на глазах у обеих показались слёзы, которые к концу истории пролились наружу.