Спиралевидная туманность тусклым пятном вставала над исковерканной линией близкого горизонта. В угольно-черном, бездонном небе неподвижно повисали сгустки звездного света, и на их фоне быстро двигалось несколько алых капель — маленькие спутники сфероида.

Ниже, под основанием купола рубки, плавно выгибалась к близкому горизонту исковерканная равнина, от которой в чернь бездны кое-где вздымались остовы надстроек или целые корпуса погибших кораблей.

Это был их мир… их Остров Надежды. Пять лет назад они встретились в его населенных механической смертью недрах. Это казалось чудом — два ребенка выжили и повзрослели, превратившись в юношу и девушку. Ростки жизни, обожженные ядерным безумием, загнанные в границы герметичных помещений, пробились к свету, презрев теорию вероятности.

Они были бесконечно счастливы и несчастны одновременно. Семка и Яна любили друг друга сильнее, чем брат и сестра, сильнее, чем юные возлюбленные, — они попросту были двумя частями одного целого, с недоумением и содроганием вспоминая то время, когда жили порознь…

Семка закончил осмотр, и они, покинув рубку, вышли на поверхность сфероида. До места, где начинался безопасный туннель, к их жилищу оставалось минут десять ходьбы. Его глаза по привычке фиксировали каждую деталь, малейшее движение или изменение в знакомом ландшафте, но это происходило почти неосознанно и не мешало думать. В последнее время он все чаще и чаще чувствовал неудовлетворенность. Чем больше он читал, тем теснее казался ему стальной шар Острова Надежды. Здесь не было иных красок, кроме кровавого сияния туманности, не было простора, кроме необъятной бездны космоса… он пытался представить себе живые планеты, где обитали миллионы людей, но воображение билось как птица в клетке, вновь и вновь возвращаясь к реальности стального лабиринта.

Выживание уже несколько лет как перестало быть для него сверхзадачей, и мысли мальчика все чаще обращались к звездам, тем более он отлично знал, что составляющие сфероид корабли когда-то перемещались в пространстве…

* * *

Как приятно вернуться домой!

Семка перешагнул порог шлюзовой камеры и, отстегнув гермошлем, замер.

Что-то было не так!

Его разум еще не успел вычленить причину неосознанной тревоги, а рука уже машинально легла на рукоять «MG», он шагнул вперед, прикрывая своим телом Яну, и прислушался.

Тихо шипел воздух, нагнетаемый под уплотнитель внутреннего люка, ритмично постанывал требующий замены клапан в одном из насосов регенератора, изредка попискивали сигналы на различных контрольных панелях, но это были привычные звуки… в которые вплетался совершенно чуждый этим помещениям низкий, утробный гул, доносящийся со стороны библиотеки.

Пальцы Яны впились ему в плечо. Она тоже слышала глубокий, угрожающий, полный скрытой энергии монотонный звук…

— Что это? — едва слышно спросила она.

— Не знаю, — покачал головой Семка, делая шаг вперед по прозрачному тоннелю, за стенами которого работала автоматика жизнеобеспечения. Ему вдруг вспомнилось, как он впервые попал сюда и точно так же, крадучись, шел по этому коридору…

Гул продолжал нарастать, словно где-то работал готовый взорваться генератор неведомого поля, напряжение росло, оно висело в воздухе, становясь почти осязаемым, и вдруг…

Басовитое гудение прорезала звонкая и чистая нота.

Звук трепетал в воздухе, отражаясь от стен, колеблясь, меняя интонацию, пока не перерос в четкий, гармоничный ритм.

Пальцы Семки разжались, и «MG» скользнул в захваты силовой кобуры. Неисправные генераторы не способны синтезировать музыку. Он сделал последний шаг, отделявший его от библиотеки. Мелодия пульсировала, вливаясь в него, нежная, бархатистая, как наполненный льдистыми звездами мрак космоса, сильная и неукротимая, как вспышка термоядерной реакции, зовущая, терзающая и вопрошающая, как неистребимое движение разума…

Посреди библиотеки стоял Андор.

Мелодия лилась из скрытых динамиков, заставляя едва ощутимо вибрировать переборки.

Семка молча пожал протянутую руку и посмотрел в глаза андроида. В его взгляде был немой вопрос и немного укора. Робот был непредсказуем и слишком сильно полагался на разум своих юных хозяев.

— Это симфония Космоса, — негромко пояснил андроид. — Она была написана много веков назад на планете Земля, исторической родине людей. Я разыскал ее среди фонотеки одного крейсера…

— Андор, ты прелесть! — воскликнула Яна. Ее глаза сияли.

Мелодия была повсюду. Она лилась из отсека в отсек вслед за двумя молодыми людьми и роботом-андроидом.

Они сели за стол, но Семка вдруг почувствовал, что не может ни говорить, ни есть.

Он непроизвольно отложил вилку и поднял глаза, полные невысказанной муки. Терзавшие его душу сомнения и неудовлетворенность внезапно обрели форму отчетливой мысли, и подсознательный страх перемен умер в груди, раздавленный щемящим чувством близкой, но неизбежной утраты и еще чем-то глухим и неукротимым, что крепло в его сознании под воздействием симфонии космоса.

Ностальгия по звездам, которых он никогда не знал.

Неукротимое буйство человеческой натуры, влечение, заставлявшее первых пещерных людей задирать голову и вглядываться в бездонный колодец Вселенной.

И мучительный, ноющий в груди вопрос: кто они, люди, позволившие механическим созданиям издеваться над своими детьми?..

Реальность Острова Надежды вновь дала трещину, но теперь уже под напором повзрослевшего разума.

Не говоря ни слова, он встал из-за стола и почти бегом выскочил из отсека.

Все произошло так быстро, что Яна опешила. Она вскочила, чтобы догнать, но Андор мягко остановил девушку.

— Я знаю, куда он пошел. Дай мне несколько минут, — попросил андроид.

* * *

В сознании машины тоже могут жить свои призраки. Тем более если эта машина разумна. И становление ее разума происходит в условиях экстремальных, когда все критерии истинности, порочности и справедливости становятся лишь условностью, игрушкой характеров и обстоятельств.

В этом смысле Семка и Андор были похожи. Разум обоих родился и вырос тут, среди мертвых.

Андроид навечно запомнил первый проблеск своего сознания.

«Активация! Активация! Активация!..»

Команда билась в цепях управления фотонного процессора.

Сказать «открыл глаза» было бы глупо. Он не был человеком. Он просто увидел свет.

Тесный отсек, заваленный лазерными дисками, кристаллами памяти, листами бумаги и деталями приборов. Свет был тусклым и красным.

«Авария» — вспыхнула надпись на внутреннем дисплее. Это процессор за несколько наносекунд произвел молниеносный анализ окружающей обстановки и сделал соответствующий вывод.

Он повернул голову. В поле зрения видеокамер, расположенных за фасетчатыми обзорными линзами, попал стоящий перед ним на коленях человек. Он был молод. Одежда на нем была испачкана кровью, волосы растрепаны, а в глазах светился лихорадочный блеск. Он явно находился под воздействием сильного обезболивающего препарата. Рукой человек зажимал рану на животе.