Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты разве знаешь Каина? — спросил я.
— Встречал пару раз. Встречался… Он сейчас на севере, в районе Енисейска. Ну и все время шумит. Воду мутит. Ведь он, понимаешь, не просто грабит, а как бы сводит счеты с советской властью. Родители его — из раскулаченных, из ссыльных… Ну, и вот…
Иван загасил окурок. И добавил задумчиво:
— Власть эта наша, ясное дело, — не сахар. Нет, не сахар… И я бы сам, к примеру, предпочел работать где-нибудь на Западе, на свободе. Там-то легко!.. Там для блатных — истинный рай!.. Но что ж поделаешь? Родину не выбирают. И мне вообще непонятно: зачем смешивать чистое ремесло — с политикой?
Мы еще потолковали — и стали прощаться. И я сказал в заключение:
— В общем, советую тебе — понаблюдай за Ландышем, когда он будет в Алтайске. Где-то там у них имеется тайная явка. Я в этом абсолютно уверен! Но мне самому следить нелегко, неудобно. Я ведь один, и фигура, к тому же, заметная…
— Будь спок, теперь им без тебя займутся, — сказал Иван, стиснув в железном пожатии мою руку. — В Алтайске у меня есть свои ребятишки. К ним-то я и приезжал…
И он быстро, пристально взглянул на меня:
— Хочешь знать — зачем?
— Нет, нет, что ты, не хочу, — поспешно возразил я, — в моем положении самое лучшее — к тайнам не приобщаться.
— Правильно, — сказал Иван, — так проживешь без хлопот… И — дольше!
Домой я воротился поздно, под утро. Все уже спали в избе. Стараясь не потревожить хозяев, я заварил на кухне чифир — густой, крепчайший чай, такой, какой делают в Заполярье, ушел к себе и долго пил пахучую, терпкую эту жидкость. И чифир протрезвил меня. Голова очистилась, и я с предельной ясностью осознал все, что произошло.
«Ну и кашу ты заварил! — сказал некий голос, идущий из самой глубины души — из каких-то дальних ее закоулков; он всегда таился там и просыпался время от времени. И порою бывал беспощаден, насмешлив, презрителен. — Эх ты, доморощенный сыщик, деревенский Шерлок Холмс! Как же это ты так заловился — повис, как сазан, на крючке? Позор, позор! Хотел разоблачить убийц, а в результате — сам стал жертвой шантажа… И к тому же затеял сложную двойную игру; решил отомстить Ландышу… Дай Бог, чтобы твои подозрения подтвердились. Праведная месть — дело красивое, нужное! Ну, а если Иван ничего не сможет узнать? А если он вообще связан с Ландышем узами более крепкими, чем это кажется? И когда придет момент выбирать, он выберет его, а не тебя? Что тогда? Что тогда?»
Что тогда? Об этом мне даже и думать не хотелось. Было страшно вдаваться в детали. Было ясно только одно: тогда мне будет плохо…
Я сидел в одиночестве, в полумраке. Курил папиросы одну за другой и прислушивался к ветру, шатающему ставни, и к дробному плеску начинающегося дождя.
Дождь ширился, рос. Изредка вспыхивали молнии, и сквозь щели в ставнях проникал синеватый мертвенный свет. С треском раскалывалось небо над самой крышей. Гром как бы сотрясал все строение, но на хозяйской половине по-прежнему царила тишина. Там спали непробудно.
И я подумал вдруг, что вот я принес в этот дом тишину и благополучие, дал людям спокойный сон… А сам теперь сна лишился. Мы как бы поменялись с Алексеем ролями.
* * *
Так прошло трое суток. Я искал какого-то решения и не находил… И однажды я не выдержал и взмолился. Прибег к старому, испытанному способу. «Господи, — сказал я, — я всегда вспоминаю о Тебе только в трудные минуты. Когда все хорошо, я Тебя не зову — и это, конечно, свинство. Нельзя быть таким меркантильным и мелочным. Но Ты все терпишь и все прощаешь. И Ты понимаешь все. И вот сейчас мне опять нужна Твоя помощь! Я снова поскользнулся… И на сей раз — всерьез».
И как это нередко уже бывало, ситуация внезапно и круто изменилась.
Нет, никаких «видений» мне не было, и трубный глас не звучал… Просто, придя как-то утром в клуб, я увидел там письмо на мое имя, присланное из Абакана.
В письме меня официально извещали о том, что с первого июля пятьдесят четвертого года я перехожу в штат редакции областной газеты «Советская Хакассия». К извещению этому была также приложена записка и от самого редактора. Он хвалил мои последние материалы, среди которых особенно ему понравилась корреспонденция о больнице — о несчастных детях. (Про концерт, который я там устроил, в статье, естественно, не было сказано ни слова!) Материал этот, оказывается, был напечатан, прошел с шумом и вызвал много откликов…
Я так был удручен и замотан все последнее время, что даже и не заметил, когда, в каком номере появилась эта корреспонденция? Теперь я разыскал ее, прочел — и тоже одобрил… Да, из меня помаленьку получался журналист!
Новый этот поворот судьбы принес мне несказанное облегчение. И хотя до конца июня оставалось еще десять дней, я решил воспользоваться случаем и бежать.
Но все же сразу, немедленно покинуть Очуры я не мог; тут у меня имелись еще кое-какие делишки…
* * *
Начал я с того, что пришел в гараж и долго, старательно портил машину. Так как в моторе я ничего не понимал, не знал, что там самое важное, я поспешил разъединить все контакты. И вообще перекорежил все, что смог.
Когда мотор превратился в кашу, я закрыл его и удовлетворенно похлопал ладонью по радиатору.
— Прости, старик, — сказал я газику, — я не хотел тебе зла. Но ты попал в скверное общество, сбился с пути. Я и сам когда-то был такой. И мне тоже пришлось многое переламывать в себе… И я не гублю тебя, дружок, а скорей — тебе помогаю. Хотя это, все равно, наверное, больно.
Потом я обтер руки паклей. И пошел, посвистывая, к Петру.
Мой помощник все еще лежал в постели и по-прежнему на животе…
Он лежал один, Людмила находилась на службе. И я заговорил без обиняков:
— Ты давно знаком с Ландышем?
— С каким еще Ландышем? — Петр довольно искусно изобразил удивление.
— Не притворяйся, — сказал я, — ты его знаешь.
— Нет… Кто это?
— Помнишь, когда мы в первый раз приезжали с тобой в Алтайск, к тебе в чайной подходил высокий такой парень со стальными зубами? Так вот это был он.
— Ну и что? — сказал тогда Петр. — Если бы я даже и знал его, в чем дело?
— Стало быть, ты знаешь и его профессию! И мне интересно: что между вами общего? И с каких пор ты на него работаешь?
— Я не работаю, нет, нет, — торопливо забормотал Петр, — ты не подумай…
Пухлое его лицо задрожало, расплылось. Щеки обвисли. Глаза вышли из орбит.
— Что я, дурак, что ли, влезать во все эти дела…
— Но все же твоими услугами он иногда пользовался!
— Ну, иногда…
— А, собственно, почему? С какой стати? Что вас связало?