Чарли Оссининг немного опаздывал.

Дело было не в поезде – поезд-то прибыл вовремя, прикатил на вокзал Бэттл-Крик минута в минуту. Заскрежетал тормозами, закачал султанами пара, а город сверкал сказочными огоньками за стеклами, затуманенными сытым дыханием пассажиров: коммивояжеров, торговцев недвижимостью и пищевых магнатов. Чарли выглянул из окна купе, чувствуя, как внутри у него все сжимается от радостного волнения. Во рту еще ощущался привкус вчерашнего ужина (сэндвич с языком и маринованные огурчики). Вот он какой, Бэттл-Крик. Золотая жила!

Он посмотрел на огромный, грациозно покачивающийся на ветру транспарант, плод творчества местных патриотов, и подумал, что эти слова адресованы персонально ему, Чарли Оссинингу. Уж ему-то будет хорошо, в этом можно не сомневаться. Это так же верно, как то, что три тысячи восемьсот сорок девять долларов, полученные от миссис Хукстраттен (ну, на самом деле три тысячи восемьсот сорок шесть долларов и пятьдесят пять центов – после вагона-ресторана и чаевых), – всего лишь первый самородок из золотого рудника, приветливо распахнувшего свои недра перед старателем. Это его, Оссининга, шанс. Его город. Бэттл-Крик – САМЫЙ БОЛЬШОЙ МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД АМЕРИКИ, Столица Здоровой Пищи, всемирная коробка с кукурузными хлопьями.

По платформе струилась толпа, состоявшая из бизнесменов, фанатиков здоровья, уличных торговцев, извозчиков, носильщиков, газетчиков, чистильщиков, просто мальчишек, слонявшихся без дела, – но казалось, что все движутся в одном и том же направлении и при этом очень спешат. Чарли потерянно завертелся в толчее, прижимая к груди саквояж из фальшивой крокодиловой кожи и приглядывая за негром, который тащил его чемодан. А нужно было еще и высматривать во всем этом хаосе Бендера.

– Сайрус! – закричала женщина. – Эге-гей, Сайрус! Я здесь!

Чарли смотрел, как других пассажиров приветствуют распростертые объятья и улыбающиеся лица. Кого-то вот встречают, ждут на ветру и холоде. Оссининг заволновался еще больше, тревожась обо всем сразу: и о чемодане, и о плате носильщику, и о ночлеге.

Где же Бендер? Радостное возбуждение улеглось, и Оссинингу вдруг захотелось вернуться назад, в комфорт и уют вагона-ресторана.

И тут он заметил миссис Лайтбоди. Она выходила из вагона величественно, как венценосная особа: меха поблескивали электрическими искорками, кондуктор низко склонился над затянутой в перчатку рукой, словно пред ним было небесное видение. За ней ковылял доходяга-муж, голова болталась у него на шее, как воздушный шар на веревочке. За супружеской четой следовали трое носильщиков, сгибаясь под тяжестью саквояжей, сумок, шляпных коробок и сундуков (самой лучшей кожи с монограммами). «Акции продаются небольшими пакетами и только самым респектабельным инвесторам» – такую фразу сочинил Чарли, глядя прямо в бездонные глаза Элеоноры Лайтбоди. Он улыбнулся, приветственно поднял шляпу. Она слегка кивнула в ответ и тоже улыбнулась, а потом между ними встрял ее супруг, похожий одновременно на шагающий труп и на спотыкающегося слепого. Чарли смотрел, как его недавние попутчики пробираются через поредевшую толпу, проходят через зал ожидания и спускаются на улицу, где их ожидает автомобиль.

– Эй, мистер!

Кто-то дернул Оссининга за рукав. Чарли обернулся и увидел, как один из мальчишек (тех самых, что слонялись без всякого дела) таращится на него снизу вверх из-под широкополой шляпы. Парнишке на вид было лет четырнадцать – плотный такой, скучноглазый, ссутулившийся, да еще в стариковском пальто и галошах. Сразу ясно, каким он станет лет эдак через пятьдесят. Неподалеку топтались другие мальчишки – человек семь или восемь, внимательно разглядывая Оссининга.

Это от Бендера, сообразил Чарли. Мальчишку, конечно, прислал Бендер.

– Ну, привет, – пробормотал он. – Ты от мистера Бендера?

В сонных глазах парнишки блеснул какой-то огонек. Подросток потер ботинком о ботинок и шумно выдохнул, отчего его лицо окуталось бледным облачком.

– Вообще-то, нет, – сказал он. – Я это… ну, в смысле, хотел спросить, не желаете ли вы сделать инвестицию. Отличный шанс вложить деньги в самую новую и самую лучшую компанию по производству готовых завтраков. Всего пятьдесят центов за акцию. Поглядите-ка, мистер. – Он извлек из глубин своего стариковского пальто рекламный проспект и перешел на заговорщический шепот. – Это компания «Пуш».

Чарли не знал, что и думать. Неужто парнишка говорит серьезно? Или это местная забава, придуманная мальчишками, чтобы поиздеваться над приезжающими? Чарли не так давно сам был подростком и знал толк в подобных шуточках.

– «Пуш»? – переспросил он и обернулся, отвлеченный визгом тормозов – поезд дернулся с места, проехал немножко и снова встал. Куда же подевался этот чертов носильщик?

– Да, сэр. Вот именно, «Пуш». Самая новая, самая лучшая во всем Бэттл-Крик компания по производству завтраков. И всего пятьдесят центов за…

– Э, да не слушайте вы его! – Сбоку появился другой мальчишка – ростом повыше, поджарый, с веснушчатой физиономией и оттопыренными ушами. – Вам нужны акции «Гранофруто». Всего девяносто центов, и вы получите долю в любимейшей американцами компании по производству завтраков…

Он не успел договорить, потому что с другой стороны подлетел еще один мальчик, размахивая проспектом компании «Вита-Мальта». Четвертый, заглушая его, крикнул:

– Двадцать пять центов за акцию! Всего двадцать пять центов!

И тут уж на Чарли накинулись все остальные.

Оссининг соображал не очень быстро, и лишь теперь до него стало доходить, в чем тут дело. То есть он, конечно, знал, что здесь, в Бэттл-Крик, существует некоторое количество компаний по производству кукурузных хлопьев. В конце концов, Пост заработал свой первый миллион еще в 1901 году, не говоря уж о Келлогах. Однако то, что происходило на вокзале, выглядело просто комично. Слушая, как мальчишки хриплыми голосами выкрикивают названия всевозможных сортов, глядя, как они размахивают в воздухе рекламными проспектами, Оссининг впервые усомнился в Бендере. Должно быть, сомнение отразилось и на его лице, потому что мальчишки удвоили свои усилия. Они дергали его, тянули, трепали, и Чарли вдруг испугался, не вытащат ли у него бумажник, не вырвут ли саквояж, не разорвут ли пальто.

– А ну, брысь! – рявкнул он. – Пошли вон!

Мальчишки метнулись от него, словно сухие листья, подхваченные ветром. Однако тут же перегруппировались и набросились на другого пассажира, пронзительно прославляя свой товар: «Пеп»! «Пуш»! «Вим»!

Разнервничавшийся Чарли поставил сумку и трясущимися руками зажег сигарету. Тут обнаружился и негр-носильщик. Он стоял в дальнем конце платформы с чемоданом и клевал носом, словно прикорнул в теплой комнате возле камина.

На Чарли внезапно навалилась чудовищная усталость. Он устал от поездки, устал беспокоиться из-за трех тысяч восьмисот сорока шести долларов и пятидесяти пяти центов миссис Хукстраттен, устал от ленивых носильщиков и бестолковых официантов, да и от самого Бэттл-Крик, хотя только что сюда прибыл. Усталость просочилась во все его члены, как газ, проникающий в шахту; из последних сил Оссининг поднял саквояж и потащился по платформе, ожидая, что эта гремучая смесь в любую секунду шандарахнет и разнесет его на тысячу мелких кусочков.