Но числа, которые приводят «в душе все вещи в созвучие с восприятием», пребывают в качестве одушевленных звучащих живых существ в бесплодной изолированности до тех пор, пока они не повинуются связующей силе всей жизни, гармонии. Это понятие достаточно важно, чтобы оправдать наше желание внимательно его рассмотреть, прежде чем обратиться к космическим сферам и их гармонии.

В греческой мифологии Гармония был дочерью Ареса и Афродиты. Таким образом, ее родителями были бог войны и ласковая богиня мира. Чтобы возникла гармония, сначала в любви друг с другом должны были объединиться война и мир. Стало быть, гармония – это единство, возникшее из противоположностей. Филолай выражает эту идею следующим образом:

«С природой и гармонией дело обстоит так: сущность вещей, которая вечна, и сама природа требуют божественного, а не человеческого познания, при этом, разумеется, для нас было бы совершенно невозможно познать что-либо из имеющихся вещей, если бы в основе не лежала сущность вещей, из которых сложился мировой порядок, – как образующих границы, так и безграничных. Но поскольку эти главные принципы [имеются в виду числа один и два] были неравными и неродственными, создать на их основе мировой порядок, очевидно, было бы невозможно, если бы не присоединилась гармония, каким бы образом она ни возникла. Одинаковое и родственное не нуждались бы в гармонии вовсе; и наоборот, неодинаковое, неродственное и неравномерно упорядоченное обязательно должны быть объединены такой гармонией, благодаря которой они способны сохраняться в мировом порядке» [Там же].

Первоначально «гармония» была не множеством, а октавой как таковой в виде простейшего соотношения 1:2. «Именно в этом заключается разъяснение представления пифагорейцев о гармоничном мире и прежде всего того, каким образом они объясняли себе происхождение из противоположных первопричин космоса, имеющего границы и безграничного. Единство – ограничено, безграничное же – неопределенное двуединство, которое, когда мера единства в него привносится дважды, становится определенным двуединством. Поэтому ограничение задается измерением двуединства посредством единства, т. е. через введение соотношения 1:2, которое представляет собой математическое соотношение октавы. Следовательно, октава и есть сама гармония, которой связываются противоположные первопричины, и чтобы быть справедливым, надо признать, что в этом заключено глубокое мировоззрение, поскольку математической символикой выражено единство одного и различие многих» [40, с. 65].

Эзотерическое толкование понятия гармонии отнюдь не является исключительным достоянием греческого духа. Оно встречается и в Китае. Примерно в 600 г. до Р. Х. Лао-Цзы в трактате «Дао-дэ-цзин» («Тао-те-кинг») сказал, что единица – основа всего бытия, из которой произошло множество с его противоположностью прямого и непрямого (принцип мужского и женского). Один из толкователей по этому поводу замечает: «То и другое соединились, и из их союза возникла гармония. А дыхание гармонии, становясь все более тяжелым, произвело всех существ» [10, с. 80]. В китайской философии музыки причиной всех вещей является единица, которая создает два, а именно небо и землю. В древнейшем каббалистическом документе иудеев, в «Сефер Ецира» («Книге Творения» [45] можно прочесть: «Один: Дух Повелителя Жизни, благословенно и благословляемо имя Живущего Вечно, голос, дух, речь и Он, Дух Святой». Тимус распознает в трех этих последних понятиях прежде всего символ мира звуков, звучания, чью причину характеризует второй символ (дух) и чье содержание образует третье понятие (слово) [10, т. II, с. 140]. Итак, дух передает звуку слово! Не мог ли быть голос первичным, повинующимся духу, ибо в «Сефер Ецира» говорится о «двадцати основных буквах», которые «впечатаны в голос, вырублены в духе, уставлены в устах»? Буквах, которыми иудейская астрономия обозначала также планеты, затем числа и сами созвездия – «в этих комбинациях учение мудрости из самой ранней древности находило музыкальное отображение всех сил и всех упорядоченных движений гармонии мира» [Там же, с. 142].

Еще несколько толкований понятия гармонии из древнегреческого мира идей. В конце тринадцатой книги «Законов» Платон пишет: «Каждая фигура, и расположение в ряд чисел, и соединение гармоничных звуков, и согласование в круговых движениях небесных тел – и то одно как аналогичное для всего себя преподносящего – должны стать явственно ясными для того, кто исследует правильным методом. Но раскроется то, что мы говорим, если кто-то, правильно глядя на одно, стремится изучить все. Вот тогда-то и высветится связующая „тесьма“ упомянутого „все“». Это соединение «одного» со «всем» благодаря связующей силе гармонии едва ли еще нуждается в разъяснении.

Другой мыслитель, Гераклит Темный, называл гармонию «произведением судьбы или внутренне образованной в правильных соотношениях сущностью души» [46, III, с. 13]. А Ксенократ из школы Платона обозначает душу как само по себе движущееся число!

Из приведенных формулировок, которые представляют собой лишь небольшую часть многочисленных и разнообразных преданий, мы можем заключить, что в древности к числу относились иначе, чем в наше время. Многое, также и отрицательное, писали о «спекулятивной мистике» древнейших теорий чисел. Но при этом оставляют без внимания то, что сегодня число обесценено до мертвых форм понятийного мышления, в то время как когда-то оно считалось живым, полным значения организмом, приводившим человечество во внутренние психические отношения со Вселенной, с космосом. Есть ли у нас повод хвалиться своей «прогрессивностью», которая ставит ум выше души и которая заставила нас забыть о возвышенном символизме мира чисел? Ведь символы были тем, что наделяло число тайной жизнью. Мы будем «нищими» до тех пор, пока снова не осознаем эти некогда само собой разумеющиеся взаимосвязи и пока не станем, смутно догадываясь, «медитативно» ощущать, что «особое» в числе лишь репрезентирует «общее», по словам Гёте, «как жизненно-сиюминутное проявление необъяснимого».

И это «особое», отступающее перед «общим», мы обнаруживаем также в понятии сфер, в представлении о том, что звезды прикреплены к «кругам» (сферам), которые при вращении производили звуки, т. е. «звучащие числа». Даже если в случае орбит планет речь идет не об окружностях, а об эллипсах, то при вращении Земли неподвижное звездное небо все равно совершает мнимый круг. Форму круга имеет и горизонт. И если ранее мы познакомились с кругом как музыкальным первофеноменом человечества, то здесь на небе мы получаем первообраз той формы, который переняли земные музыканты, – первообраз неосознаваемых взаимосвязей между теллурической (земной) и космической музыкой. «Двадцать две основные буквы» в «Сефер Ецира» «установлены колесом, и вращается оно вперед и назад». Первопричина и родина звука – «мировая душа» платоновского «Тимея». Но если мир одушевлен, то причинно-следственные связи между Божественным и земным образуются посредством гармонично упорядоченных чисел. Материальное и идеальное, Божественное и светское, единичное и целостное, Земля и космос – это уже не изолированные понятия, благодаря чуду числа они становятся «созвучными» друг с другом. То, что мы больше не сознаем эти явления, уже не рассматриваем их как полные жизни взаимосвязи природы и, быть может, понимаем их лишь как чисто «случайные», чревато серьезными последствиями для всего развития западноевропейской музыки вплоть до полного отчуждения в последнее время от религиозных первоисточников. Но эти причинно-следственные связи между Богом, музыкой и природой имеют огромное значение для всей музыкальной системы мира. В следующей части, посвященной магической музыке, мы увидим, что с древнейших времен и до сих пор звук всегда в той или иной степени связывался с верой в Бога, хотя вследствие недостатков Священного предания культовая мысль иной раз перерождается в мистику, миф и суеверие и тем самым мельчает. Когда мы связываем друг с другом основополагающие понятия Бога, музыки и природы, происходит не односторонний, а обоюдный обмен духовными течениями, о чем говорили разные мыслители. Например, Аристид Квинтилиан, считавший, что музыка учит всему «вплоть до природы и сущности человека и души Вселенной», или Панакмус, который высказал мнение: «Музыка не должна ограничиваться тем, чтобы связывать звуки и управлять голосами, ей надлежит объединять и приводить в гармонию все явления природы» [47, с. 16]. Для первых столетий нового летосчисления было характерно выделять три вида музыки: musica mundana, мировую музыку, musica humana, человеческую музыку, и musica instrumentalis, инструментальную музыку, тоже имеющую Божественное происхождение, хотя музыкальные инструменты считаются лишь посредниками Божественного Духа (подробнее об этом также в следующей части).