Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я ожидала, что вы скажете: «Жить вам осталось не так много, вы вряд ли успеете все это прочесть».
– Это зависит от вас.
Он отослал своих подручных.
– Знаете, я весьма разочарован вашим сегодняшним разговором с Хэзел.
– Я не совсем понимаю, в чей вы можете меня упрекнуть.
– Именно: это было безупречно, ничего кроме изящной словесности. Синий чулок беседовал с другим таким же синим чулком. Я смертельно скучал. А ведь я подсказал вам отличные темы.
– Да? – притворно удивилась медсестра с наивным видом первопричастницы.
– Вы могли бы поговорить с ней о «Кармилле».
– Зачем?
– Вы ее прочли?
– Да. Ну и что?
Капитан возвел очи горе:
– Ах, глупая провинциальная гусыня, вы, значит, ничего не поняли?
– А что я должна была понять? – спросила Франсуаза, сделав и впрямь глуповатое лицо.
– Как же вы меня разочаровали! Отталкиваясь от «Кармиллы», вы могли бы вести с моей питомицей восхитительные беседы. А в новой партии нет ничего даже мало-мальски интересного: «Астрея» – это же надо! Хэзел, наверно, последняя, кто читает Оноре д'Юрфе! «Введение в благочестивую жизнь» святого Франциска Сальского – почему бы тогда не катехизис, если на то пошло? «О Германии» мадам де Сталь – как нарочно, выбирали из книг самые…
– Какие?
– Вы ведь понимаете, что я хочу сказать?
– Нет.
– Сдается мне, скоро комната Хэзел превратится в салон жеманниц. Вы интересуетесь, сколько вам осталось жить – знайте: это во многом зависит от того, насколько интересны будут ваши диалоги с малышкой. Если мне придется месяцами слушать, как вы обсуждаете святого Франциска Сальского, учтите, мне надоест.
– О чем же, по-вашему, мы должны говорить?
– Чего-чего, а тем хватает. Вы могли бы поговорить, например, обо мне.
– Действительно, лучшей темы не найти, – улыбнулась Франсуаза.
– Вчера вы усомнились в том, что она меня любит, – почему бы вам не затронуть этот вопрос?
– Сударь, меня это не касается.
– Перестаньте ломать комедию. Поздновато изображать из себя образцовую сестру милосердия. Кстати, вот вам загадка: какая связь между вами и ртутью?
– Вы сами знаете.
– Нет, я имею в виду связь мифологическую: что у вас общего?
– Понятия не имею.
– Ртуть – металл Меркурия[4], бога-вестника. А какая у Меркурия эмблема? Кадуцей!
– Эмблема медицины.
– Да, вашей профессии. Одна и та же эмблема у вестников и у врачей. Интересно, почему?
– Иные вести исцеляют.
– А иные медсестры-вестницы так далеко зашли, что, руководствуясь мифологическими соответствиями, норовят передать весть посредством ртути-Меркурия. Жаль только, что из этого ничего не вышло.
– Этим совпадением я еще воспользуюсь.
– А я думал, вы так и замышляли.
– Вы меня переоцениваете.
– Действительно. А вы не перестаете меня разочаровывать. На первый взгляд такая умница-разумница, а копнешь поглубже – обычная тупая деревенщина. Я вас оставлю, можете читать, хотя надежд на ваши умственные способности я больше не возлагаю. Завтра день рождения Хэзел, не забудьте ее поздравить.
Франсуаза выжидала до полуночи. Когда в доме воцарилась полная тишина, она принялась за работу.
– Посмотрим, какова на деле хваленая освободительная и спасительная сила литературы, – усмехнулась она.
Мебель в пурпурной комнате была массивная и тяжелая – с места удалось сдвинуть только стол, за которым Франсуаза ела; она переставила его к стене.
В этой комнате, как и во всех помещениях в доме, было только одно окно, маленькое, расположенное под самым потолком. Франсуаза взгромоздила стул на стол, но до окошка было еще далеко. Тогда она, как и задумала, принялась за книги.
Начала она с самых больших и толстых томов, чтобы соорудить на стуле надежный фундамент, – лучше всего подошло для этой цепи полное собрание сочинений Виктора Гюго. За ним последовали сборники поэзии барокко, и Франсуаза мысленно возблагодарила Агриппу д'Обинье. На «Клелию» мадемуазель де Скюдери лег Мопассан, но строительнице даже в голову не пришло, сколь дико такое соседство. Следующими ступенями анахронической лестницы стали святой Франциск Сэльский, Ипполит Тэн, Вийон, мадам де Сталь и мадам де Лафайет (Франсуаза с удовольствием подумала, что эти две знатные дамы были бы счастливы оказаться вместе), «Письма португальской монахини», Оноре д'Юрфе, Флобер, Сервантес, «Гэндзи-моноготари», Нерваль, елизаветинские сказки леди Амелии Нортумб, «Провинциальные повести» Паскаля, Свифт и Бодлер – все, что почитала своим долгом прочесть образованная, деликатная и чувствительная барышня начала века.
Не хватало всего одного-двух томов, чтобы достать до окна. Тут Франсуаза вспомнила, что «Пармскую обитель» и «Кармиллу» она оставила в ящике комода. И книжная башни достигла наконец желаемой высоты.
«Ну вот, теперь, если вся кипа рухнет, значит, на литературу нечего надеяться», – решила медсестра.
Восхождение было рискованным. Франсуазу выручили длинные ноги и природное чувство равновесия, иначе ей бы нипочем его не осилить: вот уж поистине, в мире книг главное – твердо стоять на ногах.
Добравшись до вершины, новоявленная альпинистка примостилась на краешке подоконника и перевела дух. Сняв туфлю, она каблуком, как молотком, выбила стекло. Вынула осколки и перебросила ноги наружу.
До земли было далеко. «Что ж, пан или пропал», – подумала Франсуаза. Она воззвала к святому Эдмону Дантесу, покровителю всех беглецов, сигающих с большой высоты, – и прыгнула. Ее легкость, гибкое тело и ловкие ноги спасли ее: она даже не ушиблась, словно всю жизнь только тем и занималась, что прыгала из окон.
Охмелев от вновь обретенной свободы, Франсуаза полной грудью вдохнула свежий воздух и стала прикидывать план дальнейших действий.
Она встала под окном Хэзел и задумалась: взобраться по стеке она, пожалуй, смогла бы, но спальня Лонкура была совсем рядом, и ей не удастся разбить окно так, чтобы он не услышал.
Делать нечего, следовало войти в дом и подняться по лестнице со скрипучими ступенями. «Лучше об этом не думать, иначе у меня не хватит мужества на такой безрассудный поступок», – решила Франсуаза.
Она вошла через открытую парадную дверь – потому что не было никакого смысла запирать ее на ключ. Разулась и, с туфлями в руке, начала подниматься, затаив дыхание. Лестница скрипела от каждого ее шага. Франсуаза испугалась, остановилась и подумала: «Мне мешает медлительность, я от нее тяжелею. Чтобы стать как можно легче, надо подниматься на цыпочках, бегом, прыгая через ступеньки».