— Планирующая бомба с пилотом? — сдали нервы у подполковника авиации.

— Что вам показалось в этом невероятным? — мгновенно отреагировал Скорцени.

— Да странно как-то…

— Это впечатление развеется, как только мы предоставим вам право первому испытать такую бомбу в действии при выполнении боевого задания, — спокойно и вежливо пообещал ему Скорцени. И никому из присутствующих не пришло в голову воспринять его слова как шутку. В устах этого громилы с исполосованной шрамами щекой шутки как-то сами собой переходили в жестокую правду реальности.

Уже две недели фельдмаршал фон Клюге томился неопределенностью своей судьбы в ставке «Бергхоф» на правах, как ему объяснил начальник управления кадров сухопутных войск генерал Рудольф Шмундт, «гостя альпийской ставки верховного главнокомандования». При этом фюрер вел себя довольно странно. С одной стороны, он совершенно не подпускал полуопального фельдмаршала, только недавно освобожденного от командования группой войск «Центр», сколько-нибудь близко к себе; с другой — фон Клюге приглашали на все более-менее важные военные совещания, в ходе которых никто ни разу так и не поинтересовался ни его мнением, ни общими взглядами на ситуацию на фронтах. Никто ни разу! Это приводило фельдмаршала в неописуемое смятение. Никогда еще за всю свою военную карьеру фон Клюге не чувствовал себя настолько ненужным, настолько отстраненным от армии, от военных событий.

Не выдержав, фельдмаршал как-то прямо спросил Кейтеля, сколь долго может продлиться его «неуместное» пребывание в «Бергхофе» и вообще — как ему следует воспринимать свое положение.

— У нас разное толкование вашего присутствия здесь, — философски изрек начальник штаба. — В частности, у меня и у фюрера. Что касается меня, то важно, что все командующие фронтами и группами армий постоянно помнят: под рукой у фюрера и начальника Генштаба всегда есть слоняющийся без дела фельдмаршал фон Клюге, которым вполне можно заменить любого из них. Как думаете, это должно взбадривать наших полководцев?

— Обычно их взбадривают вовремя подброшенные подкрепления и свобода действий, — каждое слово шестидесятидвухлетний фон Клюге произносил так, словно пережевывал при этом кусок старой баранины. — Могу поклясться, что ни того, ни другого предоставить им вы пока что не в состоянии, позор без всякого приличия.

— Ну почему же… Время от времени…

— Подкрепления тогда подкрепления, когда они прибывают вовремя. Поэтому объясните хотя бы, как мой затянувшийся визит воспринимается фюрером.

— Ну, фельдмаршал, вы требуете от меня невозможного. Историки истолкуют его восприятие как одну из загадок рейха.

— Как одну из нелепиц, позор без всякого приличия.

После этого разговора прошло почти две недели. В положении фон Клюге с тех пор решительно ничего не изменилось. Зато сам фельдмаршал остро ощущал, что атмосфера в «Бергхофе» с каждым днем все больше накаляется. И тому были свои причины. Если на Восточном фронте обстановка более-менее стабилизировалась и на отдельных участках даже наметилось уже привычное «летнее противостояние», то каждое новое сообщение из Франции приводило Кейтеля в замешательство, а Гитлера — в апатическое уныние. Что воспринималось его генеральштеблерами[14]с большей опаской, чем иные вспышки гнева.

— Завтра еще одно совещание у фюрера, — предупредил фон Клюге адъютант Кейтеля, разыскав его в офицерском кафе. — Будут вызваны Рундштедт и Роммель. В связи с этим фюрер ждет вас у себя ровно через час.

— Меня? — с трепетом спросил фельдмаршал, считавший, что о нем уже напрочь забыли. — В связи с вызовом командующего Западным фронтом?

— Мой шеф считает, что да.

— Неужели Западным? — просветлел фон Клюге. После русских фронтов отправка на Западный казалась ему равносильной почетной отставке. Или отпуском, проведенным во Франции. В зависимости от настроения.

Фюрер ждал его не в кабинете, а на небольшой смотровой площадке, на краю которой главнокомандующий сухопутными силами стоял с таким видом, словно там, внизу, у подножия горы, разворачивались для сражения полки его бесстрашных германцев. Даже когда фон Клюге поздоровался с ним и остановился рядом, фюрер еще с минуту пристально всматривался в зеленеющие вершины предгорий с величаво парящим над ними орлом, образ которого, возможно, лег в основу символа орла имперского.

— Ходят слухи, что вы так и не поняли, почему я столько времени держу вас при себе, фон Клюге?

— Хочется верить, что это вызвано тактической необходимостью.

— Скорее — стратегической. Пока вы здесь, у меня теплится надежда, что одним фельдмаршалом-заговорщиком окажется меньше. — Гитлер всегда умел шокировать своей убийственной прямотой, но в этот раз он по-настоящему задел фон Клюге.

— Извините, мой фюрер, я никогда не состоял ни в каком заговоре.

— Вы в этом уверены? Сомнения вас не гложут?

— Существует кто-то, кто предоставил бы факты? — фон Клюге уже понял свою ошибку: ему следовало воспринять слова фюрера как шутку, не обратив на них внимания.

— Будь я менее расположенным к вам, фельдмаршал, я арестовал бы вас еще в штабе группы армий «Центр», ибо еще тогда вы знали о заговоре, и еще тогда путчисты упорно, нагло подступались к вам. Что, собираетесь возразить?

«Неужели он действительно знает о визите ко мне Герделера и моем гонце в штаб Фромма?» — ледяной судорогой свело челюсти фон Клюге. Их всегда сводило так при сильном страхе или ярости — контужная отметина Первой мировой.

— Мой фюрер, я действительно не раз высказывал критические замечания по поводу некоторых ваших военных решений, — проговорил фон Клюге, нервно одергивая поля кителя. — Но мне совершенно непонятно, на каком основании вы причисляете меня…

— Прекратите оправдываться, Клюге, — безнадежно махнул рукой Гитлер. — У меня не осталось ни одного фельдмаршала, на которого я мог бы положиться полностью. Если бы действительно был уверен, что вы присоединились к моим ненавистникам, вы бы беседовали сейчас не со мной, а с гестаповским Мюллером. А пока что… — фюрер резко оглянулся, пройдясь по фон Клюге своим свинцово-ледяным взглядом. — Вы не хуже моего знаете, что происходит в эти дни на Западе.

— Естественно. Каждый день прорабатываю ход сражения на карте.

Гитлер взглянул на фельдмаршала с искренним сожалением, как на идиота.

— И как же вам видится развитие ситуации?

— Неутешительным.

«Вот и вся цена твоей игры в сражения по карте, фельдмаршал! — злорадствовал Гитлер. — На полях Нормандии успех будет таким же».

— Ясно, фельдмаршал, ясно. Какова же, на ваш взгляд, развязка этого нормандского узла?

— Прежде всего следует сменить стиль руководства фронтом. Пораженческие настроения, возобладавшие в штабах с момента начала противником операции, — это нечто неслыханное в нашей армии. Иногда у меня создается впечатление, что оба фельдмаршала, Рундштедт и Роммель, готовы хоть сегодня сдать фронт англичанам, только бы убедить всех нас, что война уже по существу проиграна и завершать ее нужно сегодня же, на любых условиях.