Как– то раз я минут двадцать ждал Минну в складской конторе. И стал искать фамилию Эссрог в телефонном справочнике. А потом медленно крутил тяжелый диск телефона, пытаясь не перепутать нужные дырочки для пальцев. Кажется, до того времени я за всю свою жизнь звонил по телефону раза два.

Я попытался дозвониться Ф. Эссрогу, Лоуренсу Эссрогу, а также Мюррей и Аннет Эссрог. «Ф» не оказалось дома. По телефону Лоуренса ответил ребенок. Некоторое время я слушал, как он говорил: «Алло! Алло!» Мои голосовые связки оцепенели, а потом я повесил трубку.

Мюррей Эссрог к телефону подошел. У него был старческий дрожащий голос.

– Эссрог? – спросил я, а потом, отвернувшись от микрофона, прошептал: «Смотри, не забодай!»

– Да, это резиденция Эссрогов. Говорит Мюррей. Кто это?

– Бейлирог, – ответил я.

– Кто? – удивился он.

– Бейли.

Помолчав несколько мгновений, он осведомился:

– Итак, чем могу быть вам полезен, Бейли?

Я повесил трубку. А потом запомнил номера телефонов – все три. В последующие годы я никогда больше не переступал ту черту, которую перешел в разговоре с Мюрреем, – никогда не подходил к их домам, никогда не обвинял их в родстве с балаганным шутом, никогда даже не представился. Но у меня появился целый ритуал, в соответствии с которым я набирал их номера и вешал трубку после тика-другого. Или довольно долго слушал дыхание еще одного Эссрога.

Вот какая история (правдивая, а не шуточная, хотя ее так часто повторяли, что ее можно было принять за забавный анекдот) произошла с копом, работавшим на Корт-стрит. Парень он был разбитной и не любил перерабатывать. Обычно этот коп разгонял вечером тусовавшуюся у баров молодежь. Если на его замечания молодые люди пытались что-то объяснить или оправдаться, он отвечал: «Да, да. Идите давайте отсюда, на ходу расскажете, что вы тут делали!» Минна был в восторге от этого копа. И я, услышав эту историю, окончательно разобрался в характере и настроениях Минны. Я понял, что он нетерпелив, что получает удовольствие от сжатой фразы, хлесткого словца. Ему казалось, что даже самые простые вещи могут стать более смешными и выразительными, если их соединить. Минна любил разговоры, но презирал объяснения. Нежности и ласковые словечки он выносил только завернутыми в фантик оскорбления. Причем высшим шиком считалось оскорбление самокритическое; идеально, если оно было замешано на бруклинской уличной философии или рождалось в результате какого-то долгого спора. А все разговоры лучше было вести на лету, на улице, в промежутках между действиями: мы учились рассказывать о себе на ходу.

Несмотря на то, что имя Джерарда Минны было напечатано на визитной карточке компании «Л amp;Л», мы видели Джерарда только два раза, причем не при погрузочных работах. В первый раз мы встретили его в 1982 году, в доме матери Минны, на Рождество.

Карлотту Минну звали Старой Печкой. Судя по словам Минны, под этим именем ее знал весь Бруклин. Она была кухаркой, работавшей в собственной квартире, готовя множество порций соте из овощей, фаршированного перца, разливая по банкам суп из требухи, за которыми у ее дверей постоянно выстраивалась целая очередь покупателей. Большей частью то были женщины-соседки, не успевавшие готовить сами, или одинокие мужчины – молодые и пожилые, игроки в гольф, уносившие тарелки с едой с собой в парк, любители бегов, которые брали с собой еду на ипподром и ели, стоя рядом с беговыми дорожками, парикмахеры, мясники и подрядчики, которые поглощали приготовленную Старой Печкой еду, сидя на больших ящиках у черных дверей своих заведений. Котлеты они складывали пополам, как вафли, и жадно набрасывались на них. Как они все угадывали, когда еда будет готова и по какой цене будет продаваться, я так никогда и не понял. Наверное, у Старой Печки была телепатическая связь с ее клиентами. Она действительно готовила на старой печке, а также на небольшой эмалированной заляпанной пригоревшими соусами плите с четырьмя горелками, где в кастрюльках вечно булькала какая-то еда. Гигантская печка никогда не остывала, и вся кухня светилась, как от жара доменной печи. Да и сама миссис Минна на вид казалась испеченной – ее лицо потемнело и сморщилось, как подгоревшая булочка. Случая не было, чтобы мы пришли к ней и у ее дверей не стояло бы нескольких покупателей. Миссис Минна всегда упаковывала и нам с собой полные судки еды, хотя я никак не мог взять в толк, как ей это удавалось: она никогда не готовила лишнего и зря не тратила ни щепотки муки. Когда мы приходили к ней, Минна сам начинал бурлить, заводясь от собственных разговоров. Он весело подшучивал над всеми, кто собирался в квартире – над мальчиками-посыльными, постоянными клиентами, незнакомцами (если допустить, что в доме оказывались люди, которых Минна не знал), пробовал все блюда и давал советы по приготовлению каждого из них, отщипывал кусочки от всех составных частей и катал шарики из теста. При этом Минна умудрялся щекотать и ласкать Карлотту, он то и дело поглаживал ее щеки и уши, отряхивал муку с ее смуглых рук. Она же редко – во всяком случае, на моих глазах – принимала его знаки внимания или вообще замечала его присутствие. И ни разу при мне Карлотта Минна не произнесла больше одного слова.

В то Рождество Минна привез всех нас в квартиру Карлотты. Наконец-то мы ели за ее столом. Для начала мы отодвинули в сторону ложки для соусов и мелкие судки для специй, чтобы они не загораживали место для тарелок. Минна стоял у печки, пробуя бульон, а Карлотта встала за нашими стульями и, глядя, как мы пожираем мясные тефтельки, то и дело поглаживала испачканными в муке руками наши головы и шеи. Мы делали вид, что ничего этого не замечаем – нам было стыдно показать друг другу, что мы поглощали эти робкие ласки с такой же жадностью, с какой уписывали ее мясной соус. Но мы так и таяли под ее руками. В конце концов, было же Рождество. Мы чавкали, ухмылялись, толкались ногами под столом. В кармане я тайком поглаживал рукоятку своей вилки, стараясь двигать пальцами в такт движениям Карлотты, и едва сдерживался, чтобы не вскочить с места и не кинуться к ней. Я сосредоточился на своей тарелке – еда была для меня верным исцеляющим бальзамом. А она все продолжала ласкать нас. Мы бы пришли в ужас, если бы взглянули на ее руки поближе.

Заметив, что она делает, Минна сказал:

– Тебе нравится это, да, мам? Я весь сиротский Бруклин привел к тебе сегодня. Веселого Рождества.

Мать Минны издала едва слышный вздох. Мы с новой силой набросились на еду.

– Сиротский Бруклин, – повторил незнакомый голос.

Это говорил брат Минны, Джерард. Мы и не заметили, как он вошел. Посвежее, повыше Минны. Но у него были такие же темные глаза и волосы, такой же кривой рот, такие же крепко сжатые губы. На нем был коричневый кожаный пиджак, застегнутый на все пуговицы, а руки он засунул в карманы брюк.

– Так это и есть твоя маленькая двигательная компания, – проговорил он утвердительно.

– Привет, Джерард, – поздоровался Минна.

– С Рождеством, Фрэнк, – рассеянно произнес Джерард Минна, не глядя на брата. Зато его проницательные глаза по очереди цепко ощупали каждого из нас. Несколько минут – и он узнал всю нашу подноготную. Во всяком случае, так нам казалось.