Надо отдать должное вдовцу, он проводил несчастную свою супругу в последний путь так, как подобает. Сиделка же, вознагражденная по достоинству, покинула дом П., и вынуждена была сама пройти курс лечения от неизвестного недуга. Она жаловалась на галлюцинации, нарушения пищеварения, головную боль, и Эдуард П., по слухам, удвоил ей сумму вознаграждения, чтобы пресечь неприятные для него сплетни».

Еще одна заметка, тем же шрифтом, но на бумаге другого качества, более грубой и серой. Видно, газета та же, но для нее наступили не лучшие времена.

«По просьбам наших читателей мы возвращаемся к истории инженера-оптика Эдуарда П., потерявшего жену при очень странных, если не сказать – подозрительных, обстоятельствах.

Напомним, что жена его заболела и умерла после того, как в доме появилось старинное зеркало, подаренное ей любовницей ее мужа, АннойN.

Поскольку сиделка, ухаживавшая за больной и постоянно находившаяся рядом с ней в спальне, также чувствовала сильнейшее недомогание, вполне позволительно для нас было бы предположить умышленное отравление, и к тому же связанное с появлением в доме зеркала, но – нет!

После того, как миновал приличный срок для того, чтобы траур не считался нарушенным, вдовец объявил о своем браке с АннойN., той самой разлучницей, от которой покойная получила в подарок зеркало.

И что же? Зеркало никуда не делось из дома П. Напротив, оно по-прежнему мирно стоит в супружеской спальне, только отражает в своем стекле новую супругу хозяина, то есть, по иронии судьбы, свою прежнюю хозяйку».

Не зная пока, как относиться к этим сплетням, Антон отложил эти вырезки в сторону. Следующей была бумага с текстом, напечатанным на машинке; серые, неровно прокрашенные буквы прыгали относительно друг друга, и Антону, как человеку, привыкшему к компьютерной печати, непривычно было видеть корявые строчки в официальном документе.

«Тов. В. Полякову

Прошу реквизировать зеркало и проверить.

Я. Петерс».

Перекладывая ее в сторону, Антон обнаружил, что к ней сзади приколота еще одна, а они с Таней ее не заметили. Поскольку эти две бумаги сложены были вместе, края у них залох-матились совершенно одинаково, и разворачивались они вместе, а их, оказывается, две. Ну да, логично, в одной дается задание, в другой содержится отчет об исполнении. Вторая – тоже машинописная, текст короткий:

«Тов. Я. Петерсу Рапорт

Докладываю, что 12 февраля 1919 года мною, совместно с красноармейцами Нали-вайко и Бутусовым произведен обыск в доме Паммеля Эдуарда Матвеевича, по адресу: Петроград, Галерная улица, 16. Искомого предмета, зеркала в раме красного дерева, в доме не обнаружено. Допрошенный на месте Паммель отрицал, что таковой предмет находился в доме. На вопросы о сожительнице впал в истерику и отвечать отказался. Присутствия женщин в доме не установлено.

Исп.: В. Поляков».

«Наш обозреватель сообщает: Все бурно обсуждают постановление ВЦИК от 6 февраля 1922 года об упразднении ВЧК. Тем же решением создано новое учреждение, Главное Политическое Управление при Наркомате Внутренних дел РСФСР. Но у руля, председателем ГПУ, остался Феликс Дзержинский. Видное место в Петроградском Управлении по-прежнему занимает Тойво Саволайнен, близкий друг Якова Петерса, член РСДРП с 1913 года. Правда, в 1918 году его положение чуть было не осложнилось из-за скандала, якобы связанного с любовной историей, с женой одного из его подчиненных, но скандал удалось замять».

Антон читал эту заметку, и у него дрожали руки. Это о его родственнике, об адвокате Урусовском шла речь во всех скандальных новостях. Оказывается, до прабабушки он был женат на какой-то светской львице Анне N. Изрядная, похоже, она была гадина! Скакала по мужьям, выбирая кого поденежнее и со связями, но при этом даже мальчиком младше ее на девять лет, молодым поэтом, не побрезговала. Наверное, муж, Михаил Урусовский, ее выставил, а у Паммеля еще траур по супруге не прошел, вот она и нашла, где перекантоваться, в тепле и уюте. Конечно, поэт, небось, надышаться на нее не мог, пылинки сдувал. Баловал на отцовское наследство. А она... Использовала его и упорхнула – но, небось, не раньше, чем деньги кончились, а что с парнем станет, ей было плевать.

И это зеркало! Оно было связано с Анной N., сопровождало ее по мужьям и уже тогда сеяло смерть. Наверняка эта обманутая жена, Эмма Паммель, померла таким же образом, что и Годлевич, и ее, Эммин, муж много лет спустя. Все они сидели перед зеркалом, но чем оно их всех так привлекало?

А вот еще бумажка, сложенная вчетверо; на сгибах она так истерлась, что даже страшно ее трогать – вдруг развалится на части. Антон, еле касаясь ее пальцами, осторожно развернул ее и разложил на одеяле.

«Председателю ВЧК Фел. Эдм. Дзержинскому

Настоящим уведомляю, что оставшись исполнять обязанности председателя ВЧК, Яков Христоф. Петерс использовал служебное положение, приняв на работу социально вредный элемент, до 17 г. служивший эксплуататорским классам. Это бывший царский адвокат, защитник эксплуататоров, Михаил Урусовский. Был принят на работу в ВЧК благодаря протекции любовника его жены, сотрудника ВЧК Тойво Ивановича Саволайнена. Надо бы разобраться с чистотой революционных рядов, призванных бороться с контрреволюцией и саботажем.

Преданный партиец».

Преданный партиец не счел нужным подписаться, и пасквиль свой напечатал на машинке с прыгающим шрифтом, буквы шатались как пьяные, наклоняясь то вправо, то влево. Поперек этого подметного письма были сделаны две надписи фиолетовыми чернилами.

Одна энергично разлеталась поверх машинописных строчек, от края до края, и гласила: «Срочно проверить и принять меры. Ф. Дзержинский». Вторая теснила убористые буквы под словами «Преданный партиец»: «Фел. Эдмунд.! Не подтвердилось. Тойво Саволайнен – истинный революционер, в 1916 году по заданию М. Калинина распространял революционную литературу, совершил вооруженный захват типографии “Колокол”. М. Урусовский, принятый на работу в ВЧК в июле 1918 г., из сочувствующих, в 1916 году оказывал помощь партячейке типографских рабочих, представлял арестованных в суде, заслужил благодарность М. Калинина. Полагаю списать в архив. В. Поляков».

Водя пальцами по шероховатой бумаге, Антон боялся дышать. А что, если этот В. Поляков, спасший Антонова прадеда от расстрела – в этом Антон был уверен, – отец позавчерашнего понятого, Полякова Герарда Васильевича? Если так, то сколько же Герарду этому лет? Лет семьдесят, не меньше; дедок был маленький, худенький, абсолютно седой, с морщинистой обветренной кожей.

Боже, как все перепуталось; и почему все эти люди сплелись в смертельном клубке снова, спустя столько лет? Антону стало казаться, что и труп Паммеля был обнаружен не двадцать пять лет назад, когда его, Антона, еще и на свете не было, а совсем недавно, незадолго до смерти Годлевича. А каково же место Годлевича, спохватился Антон, и пожалел, что Таня уже легла спать. Ему обязательно нужно было с кем-то посоветоваться, прежде чем читать дальше.

Он прислушался: в материной спальне было тихо, и будить ее среди ночи он не решился. Таня явно спала, из кабинета тоже не доносилось ни звука, в квартире стояла сонная тишина, только с улицы доносился стук дождевых капель. А он и не заметил, что начался дождь...