— Больница Куассона… — вялый сонный голос.

— Добрый день. Скажите, пожалуйста, я могу узнать о состоянии вашего пациента мсье Дакора?

— Да сколько ж можно?! — возмутился голос, мгновенно приобретая гневную интонацию. — Каждую минуту звоните про этого Дакора! Сказано же вам, что сами сообщим, если что изменится! Нет, звонят и звонят… Невозможно работать!

— Спасибо большое.

Я повесила трубку и, поглядывая на портрет, собралась встать, чтобы раздвинуть шторы, как дверь распахнулась, снова впуская яркий поток света, шум и голоса со двора. На мгновение портрет оказался залитым солнцем и будто ожил — девушка и мужчина мягко заулыбались мне и тут же снова нырнули в тень, — Полетт, перешагнув порог, закрыла дверь.

— Ух, до чего ж в доме хорошо! Прохладнень-ко. А там жарища! Как перед грозой печет.

— Разве гроза бывает в это время года?

— Случается, наверное, раз в сто лет. Представляешь, они выдули, считай, весь компот. Насилу успела полкувшинчика нацедить тебе. — Она, как добычу, продемонстрировала кувшин с его содержимым. — Ну и работнички!

— Жарко же, сама сказала. Слушай, Полетт, а мать Марка ведь была полной?

— Ну не кубышка, как я, но уж никак не худенькая. Справная такая, интересная, бойкая. Все мужчины заглядывались. Ух, как же я ее ненавидела! — Полет тряхнула головой и шумно перевела дыхание. — Ты уж меня пойми — разлучница, мой от нее ни на шаг не отходил. И весь город: шу-шу-шу, сынок-то, мол, у нее от моего Бетрава… А тебе что, Марк ее фоток никогда не показывал?

— Нет. Зачем? Портрет же есть. — Я показала рукой в сторону лестницы. — Я ее себе такой и представляла. А последняя пациентка Бруно, по его рассказам, была полной, жизнерадостной женщиной…

— Погоди-погоди! — Полет прищурилась и замахала кругленькими ладошками. — Так ты что, не знала?..

— Нет! И даже не могла себе представить!

— Вы вместе полгода, и ты не знала? И он тебе не сказал?..

— Нет. Ни он, ни его родственники, ни Лола, ни твой муж.

— Ну небось думали, что ты уже знаешь.

— Боже мой… Ты тоже так думала?

— Ха! — Она развела ручками. — А иначе на кой шут тебе Марк? Ты — вона какая знаменитость, а он кто? Мы в Куассоне сразу смекнули, что дело-то непростое. — Она многозначительно подмигнула. — Чего тебе тут после столицы-то искать? А?..

— По-твоему, я полгода назад задумала убить мужа?!

— Ой, ну при чем здесь ты? На, держи! — Она протянула мне кружку с компотом, а сама со стаканчиком вина взгромоздилась рядом со мной на диван. — Не бойся! Марк — хороший парень. И он все сделал правильно! Никто его здесь не осудит. Никто! Ни один человек! Этот твой му-у-уж зарезал его мать! Как же простить такое?

Я отпрянула.

— Марк не хотел его убивать! Это просто несчастный случай!

Она лукаво прищурилась.

— Да ладно! Это мы все сутяжным-присяжным расскажем, чтобы выпутали нашего Марка. Мне-то не надо.

— Полетт! Как ты можешь?!

— Тсс… тихо, тихо… — Она гладила меня по колену, не давая встать. — Да после этого я сама его зауважала! Он мне прям как родной сын сделался! А раньше я его тоже ненавидела! Не веришь? Да. Ненавидела. Вот слушай.

— Не хочу я ничего слушать! — Я отпихнула ее руки и отодвинулась на диване. — Ты несешь бред!

— Вовсе нет! Мой Жак понял с первого дня, что задумал Марк. Глаз с него не спускал, а не углядел все равно. — Она подмигнула, а я не могла вымолвить ни слова. — Кто же мог подумать, что вы твоего доктора прямо сюда заманите! Это же смелость какая нужна! Чтобы среди бела дня…

— Никто никого никуда не заманивал! — наконец выкрикнула я, не узнавая своего севшего голоса. — Бруно сюда сам явился! Сам!

— Сам, значит, сам. — Доброжелательная улыбка. — Ну чего ты? Чего ты распсиховалась? Мы все тебя любим. И я, и мой Бетрав, и Марк, и… Слышь, должно быть, Бруно тоже тебя любит, если сам сумел отыскать!

— Это было несложно, — сквозь зубы процедила я.

— Неужели?

— Черт побери, Полетт! И я, и Марк вчера сто раз рассказывали Бетраву о том, как Бруно меня нашел! И ты делаешь вид, будто не знаешь! Проверочка? Скажи честно, у тебя в кармане диктофон?

— Жак никогда не делится со мной про работу. Он вообще не делится со мной… — Она слезла с дивана и покатилась к входной двери. — Со мной вообще никто не делится. Я — всего лишь неизбежное приложение к кухонной плите…

Она обиделась так явно и беспомощно, что мне стало жаль эту определенно не самую счастливую на свете низенькую толстуху в стоптанных туфлях и с пластиковой заколкой в волосах.

— Ладно, Полетт. Не дуйся. Бруно просто думал, что все это время я живу у своей матери. Он был полгода в Ванкувере, его пригласили туда как специалиста. Мы с ним в ссоре, и он прекрасно знает, что я подала на развод. Он должен был вернуться на днях, но не сообщил, когда точно. Поэтому вчера вечером я собиралась уехать в Париж, чтобы, когда он прилетит, поскорее уладить дело с адвокатами.

Утром за мной заехала мама и повезла в Куассон к гинекологу. Я еще вполне замечательно помещаюсь за рулем, но мама и Марк категорически против, чтобы я сейчас сама водила машину. Марк бы и сам меня свозил, но мама заявила:

— Мы не так часто видимся, тем более моей крошечке скоро предстоит общение с этим психопатом Бруно, и я как мать просто обязана правильно ее настроить.

На деле же наше с мамой общение свелось к ее восторгам по поводу дальнобойщика Анатоля и ее замечательного моста на верхней челюсти, выстроенного на средства того же Анатоля.

— Безусловно, мама, Анатоль достоин всяческих похвал! Я не помню никого, кто прожил бы с тобой так долго. Только на моей памяти вы вместе уже полгода! И к тому же он соорудил прекрасную лестницу на второй этаж. Просто фантастика!

— Ха! — горделиво отреагировала она. — А как он наладил крышу? И, между прочим, Анатоль сделал мне предложение!

— Мама, но он моложе тебя на одиннадцать лет!

— Подумаешь! Твой Марк тоже тебя моложе. — Она посмотрела на меня и подмигнула. — Это у нас семейное! Как только он разведется, мы сразу поженимся.

— Так он женат?

— А кто, по-твоему, сделал это? — Она постучала пальцем по зубам своего моста. — Керамо-гранит!

— Мама, металлокерамика…

— Тем более! Его жена.

Я чуть не икнула.

— Да. Она у него стоматолог. Чудная женщина! Мы так подружились… Но ему совершенно не подходит!

— Почему, мама?

Теперь она постучала пальцем по своему виску.