Посол Шуленбург сразу же увидел в этом сигнале стремление «возложить на Британию и Францию вину за возможный провал переговоров».

В это время, как пишет А. Буллок, «из донесений, присылаемых Зорге из Токио, Сталин уже уяснил, что причина отказа Японии примкнуть к военному союзу с Германией кроется в осознании того, что Гитлер и Риббентроп в значительно большей степени заинтересованы в их участии в войне не против СССР, а в войне против Англии и Франции. Если бы СССР смог аналогичным образом сохранить нейтралитет перед лицом военного конфликта Германии с великими державами Запада, это, по крайней мере, позволило бы Сталину выиграть время и; возможно, в уплату за нейтралитет, обеспечить территориальные и стратегические преимущества в Восточной Европе. Выигрыш во времени дал бы Сталину возможность укрепить боевую мощь СССР».

Спустя три месяца после советского предложения о переговорах, 13 июля, Черчилль выступил на страницах «Дейли миррор»: не может быть извинений «необъяснимой задержке» в подписании договора между Москвой, Парижем и Лондоном. Премьера же Чемберлена эта задержка не волновала. Он писал сестре: «Я так скептически отношусь к вопросу о ценности русской помощи, что не думаю, что наша позиция сильно ухудшится, если мы обойдемся без них».

Гитлер, напротив, хорошо понимал, что в случае формирования тройственного союза он будет превзойден в людях и вооружении. Он будет «перехитрен», ему нужно будет пересмотреть военные планы и постараться выиграть время. 11 августа 1939 г. Гитлер сказал Карлу Буркхардту, комиссару Лиги Наций в Данциге: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, побить Запад и затем, после его поражения, снова повернуть против Советского Союза со всеми моими силами».

Советско-германский договор

В июне 1939 г. в газете «Правда» появилась статья «За Родину». «Родина одна только поддерживает горение героизма, горение творческой инициативы во всех областях, во всех сферах нашей богатой, многосторонней жизни… Защита отечества есть высший закон». XVIII съезд ВКП(б) знаменовал окончательную смену политической парадигмы Советской России. Строительство социализма окончательно стало означать не приближение мировой революции, а создание мощного современного государства. Вождь обращается к русской истории в поисках предтеч его курса. Пушкинское выражение «поднять историю на дыбы» цитируется им обильно. Он беседует с Алексеем Толстым в таком духе: «Эпоха Петра Первого — одна из величайших страниц в истории русского народа. Необходима была решительная революция во всех сферах жизни страны, нужно было поднять Россию до уровня культурных стран Европы. И Петр сделал это. Эпоха Петра и наша перекликаются друг с другом своего рода вспышками силы, взрывами человеческой энергии и мощью, направленной на освобождение от иностранной зависимости». И те, кто еще недавно воспевал мировую революцию, говорили теперь о себе (вслед за Маленковым) как о «слугах государевых».

В июне немцы предприняли зондаж возможностей начать переговоры со Сталиным, но без малейшего успеха. А в середине июля Москва сделала важный шаг навстречу Германии. Советский торговый представитель в Берлине Н. И. Бабарин сообщил 18 июля своему германскому контрпартнеру Шнурре, что СССР хотел бы расширить двусторонние экономические отношения. После позитивного ответа Германии через четыре дня было объявлено о возобновлении в Берлине советско-гер-манских торговых переговоров. Шнурре 26 июля пригласил поверенного в делах СССР Астахова и главу советской торговой миссии Варварина на обед. Вот что он говорил советским дипломатам: «Что может Британия предложить России? В лучшем случае участие в европейской войне и враждебность Германии. Что можем предложить мы? Нейтралитет и отстояние от возможного европейского конфликта и, если того пожелает Москва, германо-русское понимание взаимных интересов, что, как и в прошлые времена, будет служить на пользу обеим странам».

Астахов заметил, что в восстановлении дружественных отношений заинтересованы оба государства. Политика Германии, по мнению Шнурре, направлена против Англии, но не против СССР. Астахов немедленно связался с Москвой и задал вопрос: «Если состоится советско-германская встреча на высшем уровне, будет ли немецкая сторона придерживаться вышеизложенной точки зрения?» На это Шнурре ответил уверенно: «Непременно».

Теперь Гитлер хочет как можно скорее подписать соглашение; возобновление переговоров возложено на послов. У немцев были все основания спешить: 23 июля англичане и французы наконец согласились с предложением СССР начать штабные переговоры. По мнению германского посла в Париже фон Вельчека, они согласились на военные переговоры, только ощутив опасность обрыва политических переговоров.

Переговоры с Западом

Одной из причин нежелания западных стран вести военные переговоры было, как уже отмечалось, скептическое отношение Лондона и Парижа к Красной Армии. Еще 6 марта 1939 года военный атташе британского посольства полковник Файербрейс и военно-воздушный атташе Холэвелл прислали своему правительству оценку военных возможностей Красной Армии. Они указывали, что у этой армии значительные оборонительные возможности, но на нее нельзя серьезно полагаться в наступательных операциях. Гибель в политических чистках целого поколения офицеров чрезвычайно ослабила армию.

Переговоры военных миссий не дали ожидаемых результатов. Нет сомнения, что многое решил невысокий уровень представительства западных союзников. С советской стороны в переговорах участвовали нарком обороны, начальник Генерального штаба, командующие военно-воздушными и военно-морскими силами. Французскую же делегацию возглавлял генерал Думенк, бывший начальник штаба генерала Вейгана. Англичане же выглядели просто одиозно. Еще месяц назад переговоры с поляками вел начальник Генерального штаба генерал Айронсайд. А в Москву был послан адмирал Драке, о котором германский посол Дирксен писал, что он «практически находится в списке подготовленных к отставке и никогда не был в составе военно-морского штаба».

Дело даже не в том, что глава этой миссии адмирал Драке не имел письменных полномочий на переговоры (на что жаловался Ворошилов). Сейчас мы знаем содержание инструкций, данных ему при отплытии: «Продвигаться в военных переговорах медленно, соразмеряя их с политическими переговорами». Не следует обмениваться конфиденциальной военной информацией до подписания политического соглашения. Драке отверг предложение вылететь в Москву, он предпочел путешествовать на старинном пароходе, шедшем в Ленинград с черепашьей скоростью. Английские берега были оставлены 5 августа, а в Москве он был лишь 11 августа. Возможно, это было роковое промедление.

Советская Россия прислала делегацию наиболее ответственного характера. Ее возглавлял нарком обороны К.Е. Ворошилов (Проскуров приставил к нему блистательного франкоговорящего переводчика — Александра Николаевича Пономарева, учившегося в Сорбонне и позже ставшего генерал-полковником авиации). Генерал Б. М. Шапошников был начальником Генерального штаба. Адмирал Н.Г. Кузнецов возглавлял советский военно-морской флот, а А.Д. Локтионов — авиацию, И.В. Смородинов являлся заместителем главы генштаба. Унизительным для западной стороны был запрос Ворошилова о том, каким мандатом они руководствуются и каковы идентифицирующие их документы.