По залитому водой пепелищу бегал домохозяин и проклинал шайтана и электропроводку.

– Пятьдесят лет все было в порядке! Ни разу ничего не менял! А тут – здрасте!

Закопченные жильцы разыскивали в углях остатки имущества. Под каблуками хрустело стекло.

– Тебе есть где остановиться? – спросила меня соседка Виолетта, эмигрантка из Мариуполя.

– Нет.

– Тогда пошли.

У нее была фигура вышибалы и лицо царевны Софьи. Тем не менее Виолетта не сомневалась в собственной красоте.

– Видела, как на меня мужик посмотрел? – рокотала она, выходя из автобуса. – А еще парень с серьгой пялился. Он давно меня выслеживает.

Как потом оказалось, за Виолеттой следили все – от дворников на улицах до космонавтов на орбите.

Она завела меня в сумрачный, никому не нужный дворик. Кирпичные стены, мусорные бачки…

– Я договорилась с тетей Паней о комнате, – сказала Виолетта. – Только мне денег на аванс не хватает. У тебя есть наличка?

Я заглянула в кошелек.

– Пятьдесят долларов.

– Давай сюда!

Мы вошли в подъезд, пахнущий котами. Виолетта пояснила, что их разводит ирландец с третьего этажа: у него дома пятнадцать кошек, а еще двадцать в квартиру не влезли.

Лифт не работал. Лампочка не горела. Перила на лестнице отсутствовали.

Нам открыла бабка с розовыми панталонами в руках.

– Весь вечер их искала, а оне в ванной лежали, преподобные. Я уж думала, ты, Виолетта, надела. Кстати, поди-ка сюда. Чёй-то цветок у меня не растет, а? Уж три недели в стакане стоит.

Виолетта процокала вслед за ней в комнату.

– Так он у вас пластмассовый!

– Что ты брешешь?! Я его на улице нашла. Росточек у самого корня оторвала!

– Да листья-то тряпочные, клеем приклеены!

– Нет! Он уже вырос чуть-чуть!

Мне стало плохо.

Тетя Паня окрестила меня «девкой» и разрешила жить вместе с «барыней» Виолеттой.

– Вот ваша комната, – сказала она, щелкая выключателем. – Тут, правда, рояль стоит, но вы и под ним поместитесь.

Я работала в журнале без году неделю и потому не могла попросить помощи у коллег. Все мои вещи сгорели. Денег ни на что другое не было. Так что пришлось поселиться под роялем.

…Во время войны тетя Паня сидела в одном концлагере вместе с американцами и научилась от них сносно изъясняться по-английски. Когда в 1945 году их освободили, она сказалась жительницей Нью-Йорка, и ее, в числе других пленных, вернули на «родину». Здесь она вышла замуж, родила детей и благополучно состарилась.

Смысл жизни тети Пани заключался в войне с соседом-кошатником. С утра пораньше она выходила на балкон.

– Кобелина тухлый! И мать твоя – дура, нарожала рыжих дураков!

В ответ его кошки ссали нам под дверь.

Накричавшись, бабка принималась за «барыню».

– И чего ты тампонами не пользуешься? – спрашивала она, заглянув в мусорку. – Рекламу, что ли, не смотришь?

Виолетта кривилась:

– У меня от «Тампаксов» голова кружится.

– Да ты не туда их засовываешь!

Потом наступала моя очередь.

– За кого попало не выходи, – проповедовала тетя Паня. – Мужики сейчас пошли дурные: у одного хламидии, у другого – уреаплазмы. Пусть сначала справку покажут.

Не прошло и двух дней, как Виолетта завела себе поклонника. Им оказался сосед по имени Боголюб – огромный седовласый строитель гаражей. Вся его семья осталась в Югославии, и он жил с любовницей-медсестрой – тихой женщиной, способной варить суп.

Дрожа от страсти, Виолетта пересказывала мне подробности:

– В пятьдесят лет он как бык! Нет – как танк! Ты бы видела его орудие!

– Это черт, а не баба! – ахала за дверью тетя Паня, которая, как всегда, подслушивала.

…Медсестра работала в ночную, и до шести утра Виолетта пропадала в соседней квартире.

– Куда барыня делась? – спрашивала взволнованная бабка.

Я придумывала бесчисленные оправдания: вызвали в полицию как свидетельницу пожара, задержали на работе для переучета хренов (Виолетта работала в секс-шопе).

– Ох, Господи, помоги женщинам негодным! – качала головой тетя Паня.

На рассвете растрепанная Виолетта возвращалась домой. Стаскивала надетую наизнанку кофту – оторванные пуговицы катились по полу.

– Югославы форева! – стонала барыня, заползая под рояль.

Все тайное, разумеется, стало явным. Медсестра поставила ультиматум: или я, или она!

Ночами Виолетта не могла уснуть.

– Вот это любовь – не дай Бог мне такую! – изумлялась тетя Паня.

Вскоре Боголюб не выдержал и вернулся к прежним шалостям. Теперь они запирались у нас и любили друг друга на рояле.

Медсестра каждый день обещала удавиться. Во время очередной ссоры Боголюб затолкал обоих в кладовку и выключил свет.

– Вы там подеритесь, а потом скажите, кто победил.

Но драки не последовало. Виолетта выбежала в кухню и принялась лихорадочно собирать свои витамины.

– Я так и знала! – бормотала она. – Боголюб за мной следит! Он все нарочно подстроил, чтобы похоронить меня заживо!

Дверь хлопнула, и больше мы ее не видели.

Скучая, тетя Паня с удвоенной силой ругала соседа-ирландца. Но чем все это закончилось, мне неведомо. За пару месяцев я скопила денег и наконец-то сняла нормальную квартиру.

[26 ноября 2005 г.]

Лос– Анджелес – удивительный город: вроде США, но при этом немножко Мексика; вроде субтропики, а горы в снегу; вроде Запад, но с вкраплениями СССР – как раз на знаменитых бульварах Голливуд и Санта-Моника.

Сидишь в машине, томишься в трафике, а кругом все до боли знакомое:

«Аптека» – запрещенный валокордин и карвалол из-под прилавка.

«Мелодия» – пиратские CD в ассортименте.

«Продукты» – семечки, шпроты и прочие радости советского человека.

Вдоль магазинов гуляют «русские»: черная кожа и перекись водорода.

«Русские» в Лос-Анджелесе делятся на две большие категории и одну маленькую. Большие – это евреи и армяне. Маленькая – все остальные.

Евреи и армяне разводят Одессу и Ереван везде, где ни поселятся. Все остальные растворяются в американщине как сахар в кипятке. Единственное, что объединяет всех «русских», – это концерты российской эстрады. Звезды заезжают к нам в рамках больших турне по ресторанам. Событие широко освещается – реклама висит в каждом Гастрономе.