Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Ну, что ж, скатертью дорожка”, — мысленно благословил его Колдунов и постарался выбросить память о нем из головы. Но нет, время от времени, поминал его по рассеянности, вот как нынче…
Отхлебывая на ходу из чашки, Вениамин Аркадьевич Колдунов направился в свой домашний кабинет, чтобы, как он выразился, поработать с бумагами. Это были важнейшие бумаги и работа с ними требовала уединения и покоя. Это были личные его бумаги, работа с которыми доставляла истинное наслаждение, и Колдунов предпочитал заниматься ими с утра, чтобы поднять настроение, хотя и по вечерам он с таким же удовольствием…
— Телефон, Вениамин Аркадьевич! — позвала жена. — Личный…
— Слышу! — отозвался Колдунов и поднял трубку.
— Что стряслось, Веня? — встревожилась Тамара Ивановна, заметив как быстро выражение покоя на лице мужа сменилось смертельной бледностью, как чашка, которую держал он в свободной руке, наклонилась и на дорогой кашмирский ковер тоненькой густой струйкой льется недопитый кофе, расползаясь темным пятном.
— Когда это произошло? — спросил Колдунов неизвестного собеседника, затем сделал страшные глаза и отмахнулся от жены. — Вечером? Он еще жив? Так… Так… Ты мне лично, Чухлый, за это ответишь!
Тамара Ивановна выхватила из подрагивающей ладони мужа почти пустую уже чашку.
— Докатились, сволочи! Работнички хреновы, прокуроры либеральные! Скоро и до меня доберутся! Бери Рыбакова и чтобы через час у меня. Да, в кабинете, в мэрии… Раздолбаи, я вам хвосты выкручу!
Колдунов в бешенстве бросил трубку, сорвал с вешалки пиджак и, с третьей попытки попав в рукава, кинулся вон из квартиры.
Ольга. Воспоминания о ней, первой любви, нахлынули на Прозорова — зрелого, всепонимающего мужика — с такой жгучей и раскаянной пронзительностью, что в какой-то момент он растерянно сознался себе, что непременно обязан встретиться с ней — упущенным счастьем, смыслом всего прошлого. Обязан! Чтобы понять до конца и приложить к сердцу то, безвозвратно ушедшее… И каким-то вторым планом, едва ли не мистическим, осознавал он ныне свою поездку в эти некогда родные и незабвенные места как именно что предназначенную для нее — предначертанную и отринутую судьбу…
С бьющимся растревоженным сердцем Иван спустился с сеновала.
Во дворе блеяла коза, брат возился с мотоциклом.
— Андрюша, — позвал его Прозоров и заметил, как плечи брата вздрогнули. — Как отсюда добраться до города? Решил сегодня съездить, проведать кое-кого, а вечером — вернусь.
— Иди мимо озера, выйдешь к станции. Две остановки на электричке и ты в городе.
Бодрым шагом Прозоров пошел к озеру, и уже через через полчаса садился в подоспевшую электричку. В вагоне, разговорившись с попутчиками, выяснил, что нужный ему автобус останавливается прямо у вокзала, и едва вышел на знакомую площадь перед ним, увидел этот автобус, как по заказу подруливающий к остановке. Все складывалось на редкость удачно!
Ехал по городу, внимательно разглядывая улицы в окно. Надо же, за годы его отсутствия в городе успели выстроить гигантский мост над железной дорогой.
Когда утром он въезжал в город, то отчего-то не заметил его, хотя поезд пролетел под ним. Разглядел пронесшийся и зарывшийся в кусты сирени старухин дом, где был счастлив когда-то с мамой, потом увидел колокольню белой церкви. Там, за этой колокольней на окраине Черногорска стоял когда-то деревянный дом Ольги. На переезде по-прежнему мигал красный светофор, маячила белая будка с бессменной толстой теткой в телогрейке, и понуро клонился к земле опущенный шлагбаум. Но теперь ни одной машины не томилось перед переездом.
Он ехал от вокзала по городу, автобус вот-вот должен был свернуть к переезду и Прозоров даже поглядел на часы, чтобы засечь время ожидания. Но автобус неожиданно описал широченную дугу и плавно-плавно стал подниматься над землей. Внизу одиноко и жалко мигал своими красными фонариками переезд, перегораживая пустую дорогу, и маленькая тетка стояла, опершись на барьер с поднятым в руке жезлом.
А через два часа он наконец повидался с Ольгой, дождавшись ее возвращения с дежурства. Сперва сидел с ее выпившим лысым и докучным мужем на скамеечке у калитки, — той, возле которой когда-то не мог напрощаться…
— Через полчаса явится! — в десятый раз повторял ее нетрезвый муж. — Иначе, вот где она у меня! — Сжимал тощий кулачок. — А ты кто таков будешь, не понял?..
В итоге Прозоров дал ему денег и отправил за водкой.
— Через полчаса, как штык! — выкрикнул тот напоследок и пропал в перспективе кривой улицы.
Прозорову ничего не оставалось, как ждать, сидя, ссутулившись на скамейке.
— Прозоров? Ты ли?.. — раздался испуганный тихий возглас.
Он вскинул голову и оглянулся.
Какой же простой и обыденной оказалась эта встреча!
Ни единой мышцей лицо Ивана Васильевича не дрогнуло, пока она подходила к нему, потому что была нынешняя Ольга вовсе не той мучительно прекрасной, какую он знал когда-то, а совсем другой, едва знакомой ему располневшей пожилой теткой, которая, как выяснилось после двух-трех слов, и стояла два часа назад, опершись на барьер и подняв руку с жезлом, когда он проезжал по мосту в автобусе… А вот теперь она сдала смену.
— Ну… Как живешь? — спросила она тусклым голосом. — Жена? Детишки…
— Разведен. Давно. Детей нет, — ответил он сухо, помолчал, подумал и спросил: — Ну а у тебя как? Как жизнь?..
“И из-за этой я мог кинуться под поезд!”
Прозоров дернул лицом и как-то криво ухмыльнулся той половиной рта, которую Ольга, стоявшая сбоку, не могла видеть.
— Как видишь, — вздохнув, отвечала она. — Как у людей… Сына убили в прошлом году.
— Чечня?
— Какая там Чечня, Прозоров… Тут у нас самих такая Чечня, что хоть продавай все и беги куда глаза глядят… Бандиты…
— Да, велика Россия, а бежать некуда, — нейтрально посочувствовал Иван.
“Елки-палки! — поеживался он внутренне. — И эта чужая толстая баба в телогрейке могла быть моей женой. И надо было бы сейчас идти в дом, ложиться с ней в койку…”
— Муж как? Пьет?
— Да обычно… Как у людей… Не особо на эти зарплаты разопьешься…
— Это верно… А помнишь ту старуху, у которой мы жили?
— Хозяйку вашу, что ль? Так себе… А что?
— Да ничего… Просто спросил…
Перекинулись еще несколькими вымученными фразами, и наконец, постучав по циферблату часов, Иван приподнялся со скамейки, вздохнул и соврал:
— Пора. Поезд… Цигель-цигель…
Она, пожав плечами, взялась рукою за калитку.
Говорить им было абсолютно не о чем.
Прозоров повернулся, сделал несколько шагов и вдруг захохотал радостно и облегченно, ничуть не заботясь о том впечатлении, какое производит его дурацкий смех на застывшую у калитки незнакомую и чужую тетку по имени Ольга.