рабочих организаций расхищены. Если что-нибудь может привести рабочих в ярость, так именно это. Десятки лет с огромными усилиями, идя на жертвы, создавали они свои классовые организации. Мы продолжим нашу борьбу внутри фашистского «Трудового фронта»[9]. В настоящий момент этот вопрос должен быть в центре внимания. Филипп, вероятно, того же мнения, поддержи его. Второй по важности вопрос — это бесперебойный выпуск «Фольксцайтунг». Разумеется, надо принять все меры предосторожности. Вальтер Брентен, вероятнее всего, стал жертвой предательства, в этом я все больше убеждаюсь. Всех, кто работал с ним, необходимо удалить, сменить и установить за ними наблюдение. Филипп спрашивает, что делать с Мартином? Он за него ручается. Откровенно говоря, я тоже в нем уверен. Но из принципиальных соображений считаю, что и его надо заменить и за ним следует установить наблюдение. Знаю, что если газету, несмотря на арест Вальтера, все же сумели выпустить к Первому мая, так это главным образом заслуга Мартина, которая дает ему право на нашу величайшую признательность.

— Неужели у нас действительно нет никаких данных об обстоятельствах ареста Вальтера? — спросила Клара. — Он договорился об очередной встрече с Мартином, так ведь? И, очевидно, по дороге был арестован.

Эрнст Тимм, выбравший крайний столик, откуда как на ладони была видна вся веранда, раскурил трубку, кивнул и сказал:

— У тебя все данные есть, Клара. Он жил у дяди, чудаковатого старика, который занимается астрономией. С матерью же Вальтера, взявшей к себе его сынишку, не так просто будет связаться.

— Да, здесь многое остается неясным.

Тимм сделал ей знак глазами, чтобы она замолчала. На веранду вышел кельнер, остановился возле одного из пустых столиков и скучающим взглядом уставился на Аусенальстер.

— Кельнер! — Эрнст Тимм заказал еще порцию виски с содовой.

— Так, можешь продолжать, Клара.

— У нас есть сведения, что его доставили в ратушу, а затем перевели в Фульсбютель. Но туда он не прибыл. Через регистрацию он там не прошел. До сегодняшнего дня нам не удалось установить, где он.

— Да, да, мне все это известно, — шепнул Тимм. — Но что это означает? Быть может, они его куда-нибудь уволокли, пристрелили и закопали.

— Если так, если можно хотя бы предположить, что это так, то…

Клара прочла на лице Тимма сигнал «Внимание» и продолжала:

— …ну тогда… тогда это совсем другое дело.

Кельнер принес заказанную порцию виски с содовой; Клара беспечно прощебетала:

— Прогулку по Альстеру они давно уже хотели совершить.

Тимм смешивал виски с содовой. Кельнер вышел. Обе старушки молча поглощали огромные порции торта.

— Эрнст, тут какая-то загадка. Но какая? До сих пор наша агентура в полицей-президиуме, подследственной тюрьме и в Фульсбютеле работала безотказно. Возможно, что твои опасения справедливы. Если так, мы должны реагировать.

— Но ведь у нас нет доказательств, — отвечал Тимм.

— Быть может, мы через наших агентов получим их.

— Хорошо. Я, следовательно, подготовлю для очередного выпуска «Фольксцайтунг» воззвание. Надо, чтобы оно появилось одновременно во всех заводских газетах, ведь рабочие, особенно металлисты, очень любили Вальтера.

II

Фрида Брентен сидела со своим маленьким внуком у фонтана на Генрих-Герцштрассе, где обычно играли дети, охраняемые бдительным оком своих матушек и бабушек. Под вечер, по дороге домой, она зашла к бакалейщику купить мыла и стирального порошка для завтрашней стирки.

— Здравствуйте, господин Репсольд! — И маленькая, всегда приветливая женщина так живо улыбнулась бакалейщику своими блестящими, еще совсем молодыми глазами, что на его лице, как в зеркале, отразилась ее улыбка. А между тем ему было совсем не до смеха: он уже знал то, о чем через несколько минут предстояло узнать Фриде Брентен.

— Здравствуйте, дорогая фрау Брентен! Прошу вас, пройдите сюда, за прилавок, там в комнате вас кое-кто ждет.

Глаза Фриды Брентен заблестели еще ярче. «Вальтер! Какой порядочный человек этот Репсольд!»

В маленькой, забитой всякой мебелью комнатушке за магазином она увидела, однако, не сына, а полную женщину своих лет. Незнакомка поднялась ей навстречу с теплыми приветственными словами:

— Да, вы фрау Брентен, это сразу видно.

— Откуда вы меня знаете?

— Я знаю вашего сына.

— Где он? Как он живет? А я уж думала, что увижу здесь его самого.

— Садитесь, фрау Брентен. А теперь соберите все свое мужество.

Глазами, полными тяжелого предчувствия, Фрида Брентен пристально посмотрела на незнакомую женщину.

— Ваш сын Вальтер арестован, и… и, дорогая фрау Брентен, есть основания думать, что его уже нет в живых.

— О-ох! — только и произнесла Фрида Брентен и с раскрытым ртом, огромными от ужаса глазами уставилась на незнакомку.

Лишь когда Клара обняла и прижала к себе маленькую женщину, у нее полились слезы. Она так дрожала и так всхлипывала, что крошка Петер, обхватив колени своей бабули, громко заплакал.

Фрида Брентен взяла малыша на руки, прижала его к груди.

— Что это за жизнь? И почему только такое допускается? — причитала она сквозь рыдания, отирая слезы тыльной стороной ладони.

— Дорогая фрау Брентен, не будем все же терять надежды. Знайте, что и вы и Вальтер не одиноки… И прежде всего ни в коем случае не показывайте виду, что у вас что-то стряслось. Гестаповские бандиты не остановятся перед тем, чтобы и вас арестовать.

— Пускай арестуют!

— А что тогда будет с детьми? Нет, дорогая, теперь вы должны быть очень умной и очень сильной. Мы вас поддержим, чем и как сможем. Господин Репсольд — наш друг, и он тоже поможет вам. Вы не одиноки, фрау Брентен. Но мы ни на кого не должны навлекать опасности, и прежде всего на Репсольда. Какое-нибудь одно необдуманное слово может оказаться роковым.

Фрида Брентен кивала, утирая льющиеся без конца слезы.

— Еще одно, фрау Брентен. У вас ведь есть зять очень преклонных лет. Он как будто занимается астрономией?

— Вы говорите о Густаве Штюрке? Откуда вы его знаете?

— Я еще не знаю его. Где он живет?

— Адрес его? Рабуазы, сорок три.

— Благодарю вас.

— Может, вы скажете, зачем он вам нужен?

— Ваш сын у него жил.

— У Густава? Сегодня же пойду к нему.

— Это, дорогая фрау Брентен, было бы и неразумно и опасно. Нет, нельзя вам идти к нему ни сегодня, ни завтра, разве что через неделю-другую. Иначе у него могут быть неприятности.

— Из-за меня неприятности? Значит, мне ни к кому больше даже пойти нельзя?

— Конечно, можно, дорогая. Только к зятю вашему пока не ходите. По крайней мере — в ближайшие дни. Вам надо быть очень осторожной, фрау Брентен. Не только ради себя. Гестаповские соглядатаи и ищейки рыщут повсюду. Мы живем в жестокое время.

— Правда ваша. Ужасно, ужасно жестокое время!

III