Убийства в Спрингфилде – это множество трагедий. И одной из таких трагедий был тот факт, что каждое действующее лицо исполнило в ней свою роль с точностью, необходимой хорошему балету. Ложные движения отсутствовали. Шефер был наделен всеми признаками классического серийного убийцы: одиночка, человек, который терпел дурное отношение женщин и боялся их, слишком религиозный, принадлежавший к странной Кристадельфийской секте, основу вероучения которой составляло неукоснительное следование Библии. Он, по его признанию, имел проблемы с алкоголем, а во время изнасилования Дины Бакстон (в нем Шефер сознался в 1983 году) он находился в состоянии опьянения. Кроме того, у преступника наблюдались серьезные нарушения памяти, вплоть до того, что убийства оказались напрочь заблокированными и всплыли в его сознании лишь через несколько месяцев тюремного заключения, когда он уже обсуждал свое дело с полицейскими и представителями суда.

Подобно Генри Ли Люкасу, Карлтону Гэри и Уэйну Уильямсу из Атланты, после поимки Гэри Шефер стал впечатляющим символом победы местного правосудия. Смертный приговор для Гэри и миллионы долларов, которые штат Джорджия потратит на споры по поводу приговора в последующие восемь или десять лет, пока дело пройдет все апелляционные инстанции, кажется избирателям гораздо важнее, чем суммарное признание вины и приговор к пожизненному заключению. Обвинителю и судьям преступления против виннтонских матрон – действительно чрезвычайно жестокие – казались такими чудовищными, что могли, с точки зрения общественности, караться только смертной казнью. И не важно, что приговор не будет приведен в исполнение еще десять лет. Важен сам приговор, поскольку он являлся общественно необходимым. Таким образом, убийца превращается в своего рода тотем.

Для совершенно отчаявшихся семей жертв из Атланты Уэйн Уильямс стал таким же символом. И хотя его приговорили лишь на основании косвенных улик и обвиняли в убийстве не ребенка, а взрослого, на нем сосредоточился весь гнев и страх населения Атланты. Белых, представлявших систему местного правосудия, обвинение Уильямса устраивало тем, что он был чернокожим. А для черного политического истеблишмента Атланты приговор, вынесенный Уильямсу, предотвратил насилие по расовым причинам, мысль о котором возникла бы, будь он белым. Правда, не исключено, что к делу Уильямса вновь предстоит вернуться в ближайшем будущем. По крайней мере, один свидетель со стороны штата изменил свои показания в очень существенных моментах. Возможно, охота за атлантским убийцей детей вскоре возобновится.

Но самую большую бурю негодований вызвали признания Генри Ли Люкаса техасским рейнджерам и полицейским, причем его преступления находились в юрисдикции множества полицейских участков по всей стране. Многочисленные признания Люкаса позволили полиции закрыть дела об исчезновениях людей, подолгу остававшиеся нераскрытыми. Члены семей пропавших без вести могли оставить свои надежды, что жена или ребенок до сих пор где-то скитаются. А когда возникли опасения, что Люкас по подсказке брал на себя преступления, которых не совершал, что он не убивал никого, кроме своей матери, – иначе говоря, он становился таким, каким его хотели видеть следователи, – естественно, доверие к признаниям Люкаса упало.

Аналогично признания Гэри Шефера позволили полиции штата закрыть еще одно нераскрытое дело об изнасиловании и убийстве. Это разрешило проблему серийных убийств, будоражившую Спрингфилд и окрестности в течение пяти лет. Гэри Шефер уже не разъезжает по улицам, и хотя его могут выпустить через шестнадцать лет после того, как десять лет он проведет в лечебнице в Ливенворте, в настоящее время в глазах общества он по-прежнему пойманный и приговоренный убийца, а дела, в которых он обвиняется, раскрыты.

Шефер, Люкас, Уильямс, Банди и Гэри имеют принципиальное значение для правоохранительных органов, ведь каждый из этих преступников олицетворяет собой огромную угрозу, нависшую над обществом. Они убивали случайных людей, действовали под влиянием навязчивой идеи, по капризу которой их жертвой мог стать кто угодно. И потому приговор чрезвычайно важен для чувства справедливости, поддерживающего равновесие в обществе. Серийный убийца остается угрозой для населения даже после поимки. Суд над ним и вынесенный приговор должны удовлетворить коллективную жажду справедливости. Ни суровый приговор, ни сознание исчерпанности вопроса никогда никого не удовлетворят. А чувство потери для близких и родственников?

Еще большая трагедия заключается в том, что из-за огромного числа жертв преступлений, совершаемых серийным убийцей, а также из-за страха, парализующего общество, которое он терроризирует, ущерб распространяется далеко за пределы жертв и их родственников. Травма наносится целым городам, каждый житель становится вероятной жертвой. И хотя поимка и осуждение серийного убийцы в какой-то мере разрешают проблему, людям необходимо понять: на осужденного серийного убийцу приходится трое-четверо потенциальных «коллег», которые вот-вот начнут действовать.

Отделы убийств накапливают огромный опыт в расследовании серийных убийств и выслеживании преступников. Вначале детективы действовали по отработанной схеме. Получив сообщение об убийстве, они собирали все возможные улики, устанавливали личность жертвы и пытались восстановить картину преступления на основании того, что удавалось узнать о действиях жертвы в последние часы перед смертью. Если были свидетели, их допрашивали. Такая процедура срабатывает в семи случаях из десяти, но применительно к серийному убийству она не приносит результата. Причина проста: серийный убийца ведет себя иначе, чем любые другие убийцы. Его мотивы не зависят от конкретной ситуации или от личности жертвы. Движимый хронической навязчивой идеей, он отрабатывает определенный алгоритм жестокости.

При традиционном расследовании убийства его раскрытие обусловливают следующие факторы: весомость улик, ключи к разгадке, обнаруженные на месте преступления, взаимоотношения жертвы и преступника, наличие свидетелей или прохожих и, наконец, страх и вина самого убийцы. В уголовных делах, где убийство вторично, то есть сопровождает иное правонарушение, раскрытие основного правонарушения обычно автоматически означает и раскрытие убийства. Например, если преступника, проникшего в дом с целью грабежа, застает хозяин, и грабитель, запаниковав, стреляет в него, улики, по которым полиция нападает на след взломщика, приводят и к убийце. В подобных случаях полиция использует своих информаторов, помогающих найти украденные вещи. Немало убийств совершается, когда срываются сделки по продаже наркотиков. Они также весьма успешно раскрываются с помощью информаторов или сети наркодилеров, промышляющих в данной местности. Случаи бытовых убийств в семье или убийств, совершенных знакомыми, – такие дела составляют самый высокий показатель среди убийств, – обычно раскрываются посредством отработки свидетельских показаний. Кроме того, в убийствах при ограблениях и на бытовой почве легко просматривается мотив преступления; опираясь на него, можно выйти на подозреваемого. Стоит полиции приступить к его допросу, как за ним вскоре следуют признание и арест.

Однако с 1980 года примерно двадцать пять процентов от общего числа убийств составляют убийства, совершаемые «чужими», когда преступником не движет какой-либо «разумный» мотив. Более того, он кажется абсолютно не связанным с жертвой. Это серийные убийства, в которых преступник действует под давлением сил, не поддающихся его контролю. Без понимания сути этих сил задержать насильника практически невозможно. Такие убийства часто ставят полицию в безвыходное положение. Преступник ненадолго появляется в какой-либо местности и, оставив за собой несколько жертв, движется дальше. Дело осложняется тем, что в сельских районах, не принадлежащих к юрисдикции какого-то одного муниципального полицейского управления, между правоохранительными органами не всегда бывает налажен обмен информацией о нераскрытых убийствах. Так, проблемы шерифа округа не касаются полиции соседнего городка. Поэтому преступник может преспокойно вылавливать свои жертвы в трех округах одной части страны, не становясь при этом объектом общих усилий объединенных сил правопорядка, пока они не договорятся, наконец, об обмене информацией.