— Да чего там смотреть? — брезгливо поморщился Виктор. — Ничего умного все равно не говорят.

— Пусть глянет, — поддержал Пономаря Плохиш. — Он все же в телевидении больше нас рубит. Может, вку-рит, откуда ноги растут.

Виктор взял пульт дистанционного управления и включил огромный монитор, висевший над барной стойкой. Все повернулись к экрану.

— Это в ночном выпуске по НТВ проскочило, — объяснял он мне, отматывая пленку в поисках нужного места. — Кто-то из нашей пресс-службы случайно записал. А, вот.

Съемка была служебной, ужасного качества, причем делалась на бегу. Она начиналась с эпизода, когда люди в масках выволакивали на улицу Храповицкого, заломив ему руки за спину. Камера прыгала, ее то и дело закрывали чьи-то плечи, спины и иные части тел. Слышались уличные шумы, хрипы и отрывистые выкрики. Лица Храповицкого было почти не видно. Чувствовалось, что он упирается. Спускаясь с крыльца, он рванулся в сторону, и автоматчики сбили его с ног. Он упал на мокрый, в лужах, асфальт, и они навалились сверху. Затем, бранясь, его подняли и потащили дальше.

Я ощутил болезненный укол и инстинктивно отвел глаза, словно нечаянно подсмотрел что-то запретное.

— Уроды! — пробормотал Пономарь, видимо, испытывавший то же, что и я.

— Сегодня налоговой полицией Уральска был арестован руководитель крупного нефтяного концерна Владимир Храповицкий, — рассказывал женский голос за кадром. — Арест был произведен прямо во время назначения Владимира Храповицкого генеральным директором «Уральсктрансгаза». Представители налоговой полиции пока отказываются от комментариев.

— От комментариев отказываются, а свои съемки срочно в Москву перегнали, — заметил я. — Технически из Уральска это не так-то просто сделать, надо заранее время заказывать на местном государственном телевидении. Они, наверное, самолетом кассету отправляли.

— Гляди-ка, про Вихрова ни гу-гу, — отметил Пономарь.

— Дайте же послушать! — взмолился Вася.

— Ты уже в какой раз это смотришь,— напомнил Виктор. — Мог бы наизусть выучить.

— Вероятно, этот арест — далеко не последний, — бодро завершила журналистка, появляясь в кадре.

Вася болезненно передернул плечами.

— Ты слышишь, да? — апеллируя ко мне, воскликнул он.— Что значит «не последний»? Кому нужны ее дурацкие предположения? Ее собачье дело информацию давать, а не ахинею плести! А она все переврала. Никакой Храповицкий не руководитель концерна, он давно уже президент! Надо в суд на них подать! Пусть факты излагают, а не домыслы строят!

Он вновь заметался по комнате, на сей раз по какой-то ломаной линии, словно ноги его не слушались. Шнурок на левом ботинке у него развязался и плескался в такт его движениям.

— Ботинки завяжи, — заметил ему Пономарь. — А то наступишь и упадешь.

Вася, не разобрав, остановился как вкопанный и испуганно посмотрел вниз.

— А! — отрывисто бросил он, успокаиваясь. — Вижу.

Он подошел к кожаному креслу, поставил ногу на

сиденье и принялся возиться со шнурком.

— Я эти туфли в Париже заказывал, — зачем-то торопливо объяснял он нам между делом. — Забыл, как фирма называется, они только на заказ обувь шьют. Две с половиной тысячи зеленью отдал и еще год ждал. У них даже шнурки — из особой кожи, из упругой. Никак к ним не приспособлюсь. Они там сперва мерку снимают.

— Кстати, Вась, у тебя триканы есть? — зевая, перебил его Виктор. Слушать про Васину обувь ему было неинтересно.

Этот неожиданный и нелепый вопрос сбил Васю с толку.

— Какие триканы? — уставился на него Вася.

— Ну, штаны такие, тренировочные, — пояснил Виктор, не поворачиваясь. — Рваные такие, — он подумал. — С отвисшими коленками. Есть?

— Зачем они мне, рваные? — поперхнулся Вася.

— А в чем ты в камеру пойдешь? От Китона, что ли, костюм напялишь? — осведомился Виктор. — Или вот в этих башмаках за две с половиной штуки?

Вася дернулся, как ужаленный.

— Идиот! — выкрикнул он. — Пошел ты знаешь куда, с такими остротами?

— Вместе пойдем, — ухмыльнулся Виктор.

2

— Бросьте вы собачиться! — вмешался Пономарь. — Нужно думать, что дальше делать! Утро уже на дворе, а мы еще ничего не решили.

Строго говоря, наши проблемы Пономаря напрямую не касались, и его пребывание здесь было свидетельством дружеского участия.

— А че тут, в натуре, думать! — отозвался Плохиш. — И так все понятно. Надо договариваться.

— С кем договариваться-то? — спросил Пономарь.

— С Гозданкером, с кем же еще! Он же Храповицкого заказывал. Занес мусорам денег, они и набросились.

— Гозданкер? — скептически переспросил Виктор. — Сколько же он должен был отвалить, чтобы менты от нас переметнулись? Да у него и денег таких нет. Не говоря уж о том, что он за рубль удавится. Нет, тут что-то другое.

— А что, не мог он разве с Покрышкиным скинуться? — упорствовал Плохиш. — Покрышкин-то вас ох как ненавидит. Да мало ли на вас злых?

— Чушь! — оборвал его Пономарь. — Такие дела вскладчину не проворачивают. Чем больше участников, тем скорее все наружу выйдет. — Он помолчал и, понизив голос, прибавил: — Я считаю, из Москвы все идет. С самого верху.

— А как же Вихров приезжал Храповицкого назначать? — возразил Плохиш. — Выше Вихрова — кто? Ельцин да Черномырдин.

— Значит, без Вихрова все решили, — многозначительно заметил Пономарь. — Зря Володя вообще туда нырял. Сидел бы здесь спокойно.

Для Пономаря, как и для многих провинциальных бизнесменов, федеральная власть отождествлялась лишь с поборами и неприятностями, обращений к ней он не одобрял.

— Ты полагаешь, это из администрации президента была команда? — спросил я его напрямую.

Пономарь мрачно кивнул.

— Без приказа сверху Лихачев не решился бы на арест, — проговорил он убежденно. — Исключено.

— Не понимаю, — признался я. — Кто сумел обойти Калошина, который обещал Храповицкому свою помощь? Почему в войне против нас до сих пор не было никакой согласованности? Лихачев нас давил, а прокуратура опротестовывала его действия. Я не очень верю в то, что Поливайкин — на стороне Лихачева. Во-первых, он ненавидит Лихачева, во-вторых, он губернатору в рот заглядывает, а губернатор — наш партнер. И еще одно соображение. Если бы в Кремле решили нас уничтожить, какой вой поднялся бы в средствах массовой информации! А тут Володю взяли, а государственные СМИ — как в рот воды набрали. Единственный сюжет проходит на частном канале, да и то как-то бочком, в ночном выпуске. Комментарий размытый, словно исподтишка булавку воткнули. Думаю, он появился потому, что Лихачеву очень хотелось увидеть эту информацию на федеральном телевидении, а Гозданкер, с присущей ему бережливостью договорился там, где подешевле.