нельзя было назвать невыносимыми. Условия жизни двух третей населения земного шара были примерно теми же, что сейчас. Степень эксплуатации и порабощения была столь же велика. Страдания – столь же повсеместны и мучительны. Потери – столь же колоссальны. Но они не были невыносимыми во всемирном масштабе, поскольку мы не знали всей правды об этих условиях. Правда об обстоятельствах, к которым она относится, не всегда очевидна. В конце концов она обнаруживается – иногда слишком поздно.

Прежде европейцы могли обманывать себя, веря в то, что представляют высшую цивилизацию, что аборигены пока еще неразвиты. Таким образом, им не приходилось отказываться от веры в окончательное равенство: пока они насаждали неравенство и извлекали из него выгоду, решение проблемы можно было отсрочить. Прежде аборигены не могли осознать масштаба преступлений, совершенных против них; они испытывали нечто вроде агорафобии перед лицом своего страдающего континента. Прежде прагматики могли утверждать, что имеющихся научных и производственных средств не хватит, чтобы обеспечить все пять континентов.

Сегодня этим никого не обмануть. Правда обнаружилась. Многие стараются забыть о том, что им известно, но безуспешно. «Цивилизованные» европейцы доказали, что способны на планомерный геноцид в Европе. В результате пришлось создать Декларацию прав человека, чтобы применять эти права – в принципе – везде. Сегодня военные стратеги, инвесторы, разведывательные службы, ученые и философы рассматривают мир как некое единство; так делают практически всегда, если речь не идет о перераспределении богатства и уничтожении бедности. Отзвуки событий разносятся по миру. (Образы событий тоже: нельзя сказать, что мы не видим невыносимых условий существования.) Империализм стал более жестоким и наглым. США, население которых составляет 6 % населения Земли, контролируют 60 % мировых ресурсов. Ежегодные военные расходы США, необходимые для защиты их интересов, превышают государственные доходы всех стран Африки, Азии и Латинской Америки вместе взятых.

Однако правда обнаружилась не в результате этих событий, а вследствие решимости эксплуатируемых сражаться – для начала даже не за экономическую справедливость, а за собственную идентичность. Они хотят избавиться от вечного иностранца, от другого, который изобрел и веками навязывал им свою порочную доктрину инаковости, доктрину наследственного отлучения. В последнее время империализм нуждается не в сырье, не в эксплуатации труда и не в контроле над рынками; он нуждается в людях, которых можно ни во что ни ставить.

Войны за национальное освобождение уже ведутся, и те, что возникнут в будущем, не стоит идеализировать. Они ведутся с предельной жестокостью и неизбежно затрагивают всех: мужчин и женщин, стариков и детей. Но мы должны понимать, что происходит на самом деле.

Империализм, несмотря на всю свою мощь и ресурсы, лишился смысла. Он более не соответствует реальности. Его поборники нервничают и суетятся, подстегиваемые патологической жадностью; вот почему им не хватает стойкости. Жизнь тех, кто не является поборником империализма, но молча его принимает, постепенно теряет смысл – отсюда моральный упадок современного общества изобилия. (Я сказал, что самоубийство было бы логичным завершением такого молчаливого принятия, но мало кто действует логично.) Напротив, те, кто сражается с империализмом, сражаются за человеческое достоинство.

Наш современный уровень развития способностей – производительных, научных, культурных и духовных – требует всемирного равенства. Либо это требование будет услышано, либо мы отречемся от наших способностей, перечеркнув саму нашу жизнь.

Таким образом, легко понять, почему я «низвожу» скульптуру Неизвестного до уровня, на котором она представляет собой одну из фаз борьбы против империализма. К тому же, я попытался показать, почему его творчество принадлежит этой борьбе. И эта принадлежность неслучайна. Она отражает как его личный опыт, так и общую ситуацию в СССР.

Пример и существование СССР были решающим фактором в борьбе против империализма. По словам Ленина, «Октябрьская революция произошла в России, в самом слабом звене международного империализма». В Советском Союзе по-прежнему осознают этот факт и хранят революционную традицию. Но эта традиция нередко сводится к соответствующему словарю, который прикрывает измену ее принципам.

В середине 1920-х годов, когда по воле Сталина политика построения социализма в одной стране превратилась в догму, всемирная революционная роль Советского Союза подверглась пересмотру. Исаак Дойчер так описывает начало этого процесса:

Большевистская бюрократия спустилась с высот героического периода революции на самое дно государства-нации, и в этом случае вел ее Сталин. Она страстно желала безопасности для себя и для своей России. Она стремилась сохранить национальный – и прежде всего международный – статус-кво и прийти к стабильному, постоянно действующему соглашению с великими капиталистическими державами. Она была уверена, что достижение этой цели лежит на пути своего рода идеологического изоляционизма и невмешательства Советского Союза в классовую борьбу и социальные конфликты в других странах. Провозгласив лозунг «построения социализма в одной стране», Сталин фактически сообщил буржуазному Западу, что он не имеет жизненной заинтересованности в победе социализма в других странах[32].

В рамках этого очерка в мои намерения не входит обсуждение того, была ли возможна в то время какая-либо другая политика, кроме оборонительной. Но ясно одно: методы, с помощью которых навязывалась, проводилась и идеологически обосновывалась сталинская политика, препятствовали развитию любой другой политики, даже после того, как обстоятельства изменились.

Национальный эгоизм сталинской политики трансформировался в персональный эгоизм многочисленной и всемогущей бюрократии, созданной для организации сверхчеловеческого национального усилия, необходимого, чтобы построить в границах СССР некий альтернативный мир. Эта бюрократия никуда не исчезла. Революционная инициатива масс была обуздана и сведена к минимуму путем сокрытия информации и отказа от любых дискуссий – это объяснялось особыми мерами безопасности, необходимыми для защиты страны, находящейся во враждебном окружении. Эта инициатива до сих пор не возродилась.

В 1962 году XXII съезд КПСС провозгласил, что через двадцать лет доход на душу населения возрастет на 350 % и уровень жизни советских людей станет самым высоким в мире.

Это высочайшая оценка производительной энергии социалистической страны. Но как соотнести ее c потребностями мира как единого целого? Этот вопрос остается без ответа как в теории, так и в политике.

Он остается без ответа, потому что никакая бюрократия не в силах дать ответ, не навязанный сверху. Ответить на этот вопрос могут только советские люди, решив придать своей жизни более полный революционный смысл.

Вклад современных Советов в борьбу против империализма нельзя недооценивать. Однако невозможно отрицать противоречие между изначальным духом Октябрьской революции и серьезными компромиссами, навязанными Сталиным и до сих пор, более десяти лет после его смерти, господствующими в советской политике.

Неизвестный переживает последствия практически того же противоречия в сфере искусства. Личный опыт такого человека, как он, несомненно, обострил его восприятие глубочайших злободневных