На рассвете она просыпалась, вся в холодном поту, измученная и сгорающая от стыда. Василиса и Улита бросали на нее то ли укоризненные, то ли сочувственные взгляды. «Неужели догадываются? – с ужасом думала девушка. – Я не смею говорить с ними, не смею этими пылающими от поцелуев губами произносить слова молитв! Я запуталась, погрязла в похоти, ввергла себя в адское пекло. Но почему он так сладок, грех? И почему сатана принимает лик ангельский, а Бог его не наказывает? Видя такие сны, сохраняю ли я свое целомудрие?»

Эта ужасная борьба со вспыхнувшей страстью к несуществующему возлюбленному так иссушала ее, так изнуряла нервы и терзала сердце, что Филофея словно погрузилась в умопомрачение, в болезненное возбуждение рассудка, начала принимать сон за явь, а действительность за сновидение. Ангел уже мерещился ей повсюду: то проступая на страницах Жития святых, то заглядывая в окно, то отражаясь в реке, когда она бегала смывать горячечный ночной пот. То солнечные пятна складывались особым образом, рисуя на стенах его дивный образ…

Филофея стала сама не своя. Запиралась в горнице, бродила по лесу, по болотам, при каждом удобном случае отправлялась в Дамианову пустынь. Она не знала, где ее дом – в избе на краю Камки или в этой полуразвалившейся келье юной инокини, которая тоже носила имя Филофея. К ней тоже ангел ли спускался с небес, демон ли поднимался из преисподней…

– Переходи жить к нам, – уговаривали послушницу Василиса с Улитой. – Чай, страшно одной-то ночью. Мужики чужие шастают окрест. Втроем и печку топить сподручнее, и дров меньше переводится.

«Не того я страшусь, милые сестры, – повторяла про себя она. – Не земное меня пугает. Кажется, я одержима бесом… и пуще смерти боюсь в том признаться».

Как она могла перейти к сестрам? Вдруг они заметят, что с ней творится ночами? Отвернутся от нее, проклянут, прогонят прочь? Ведь бесы заразнее, чем моровая язва, ибо вгрызаются не в тело, а в душу, точат ее смердящими ранами, ставят на ней печать зверя. Они перескакивают от одного несчастного к другому, множа ряды грешников, лишая их спасения и небесной благодати.

Однажды, вытаскивая из колодца полное ведро, Филофея перегнулась через край, загляделась на блестящий черный круг воды в глубине. Оттуда веяло холодом и… покоем.

– Эй, красавица, так и упасть недолго! – раздался над ее головой мужской голос.

Она выпрямилась, обомлела. На нее смотрели глаза Ангела – те самые, с притушенными звездами вместо зрачков. Всего миг длилось наваждение, и «ангел» превратился в молодого мужчину из плоти и крови, с короткими волосами и приветливым лицом.

– Что с вами? – спросил он. – Вам нехорошо?

Грибовы перебрали водки и плохо себя контролировали. Это сыграло на руку «сыщикам». Будь братья потрезвее, они бы, возможно, промолчали. Но спиртное развязало им языки.

– Мужик сразу показался нам с-странным, – часто моргая, произнес младший из них, Гришка. – Думали, обычный лох. Корчит из себя крутого! Решили развести его на бабки. В мае на кабана только начальство охотится, им сами егеря зверя загоняют, и то по торжественным случаям. По праздникам, в общем, когда день рождения у какой-нибудь шишки или проверка из области приезжает. Да вы сами с усами, не первый день по земле топаете. А этот явился и давай права качать: я, мол, вам – деньги, а вы мне – охоту. Я нарочно из Москвы приехал, чтобы вепря подстрелить.

– Так и сказал? Вепря? – переспросила Астра.

– Ну…

– Мы переглянулись и согласились, – вступил в разговор Степан. – Мужик, видать, совсем тупой… ниче не соображает в охоте. Он из этих… из чинуш, чистенький такой, выбритый. Аж тошнит! Спросили, сколько заплатит. Он «зелень» показал… не жмот, отстегнул пять сотен. Остальное, говорит, когда зверя завалим. Приспичило ему! Гы-гы-гы-гы!

Аким Грибов, который храпел на кровати, с шумом перевернулся и зачмокал во сне губами. Вокруг тусклой лампочки под потолком витали клубы папиросного дыма. Дешевый табак вышибал у Астры слезу, в горле першило. Но она молча переносила тяготы сыскного дела.

– Будет тебе вепрь! – стукнул кулаком по столу младший брат. Посуда подпрыгнула и зазвенела. – Грибовы слово держат!

Он наколол на вилку соленый груздь и смачно захрустел.

– Так вы устроили ему охоту?

– Мы цирк хотели устроить, – признался Степан. – Кабана стрелять никто не собирался. Сговорились поводить мужика по лесу, поприкалываться, а для большей убедительности привлечь к этому каких-нибудь бедовых егерей, которые за бабло не против дурака повалять. Соблазнились мы на посулы этого приезжего. Если он нам авансом пятьсот баксов дал, то за саму охоту еще больше отвалит! Даже если секача добыть не удастся, мы все равно свою долю потребуем. Свалим неудачу на москвича – дескать, промахнулся или спугнул дичь. А мы ни при чем, мы свое отработали.

– И что дальше?

Степан плеснул пива в стакан, промочил горло. Братья к долгим беседам не привыкли, явно тяготились необходимостью рассказывать подробности. Только то, что гости назвались друзьями Неверова, клятвенно заверили, что ищут его по собственной инициативе, пока за дело не взялась милиция, и пообещали денег, пробило брешь в глухой обороне Грибовых.

– Здесь поблизости есть охотничьи угодья, но с местными егерями у нас вражда. Не любим мы друг друга! – объяснил Гришка. – Зато среди дальних имеются знакомые. Посоветовались, выбрали одно захудалое хозяйство, кстати, у домика ихнего как раз подходящее название – «Вепрь». Там два егеря, старый и молодой совсем, необстрелянный пацан. Далековато, конечно, но надежно. Старшой, Макар, ушлый, каждую тропку знает – где кабаны ходят, где жируют, где у них лежки. И от денег не откажется. Домишко-то у них на ладан дышит, зверя подкармливать нечем, в общем, бабки лишними не будут. Москвич как услышал название охотничьего домика – «Вепрь», аж подскочил. «Едем! – требует. – Без разговоров! На моей машине быстро доберемся, бензин тоже за мой счет, водка, закуска – все». Его тачку брать мы не стали: больно приметная. Короче, запрягли нашу «Ниву» и покатили. Думали, он кипеж поднимет, что далеко пилить. А он сидит, сопит в две дырки, смотрит в окно и даже будто радуется, улыбается чему-то.

Младший Грибов замолчал и сглотнул. Кадык на его жилистой шее дернулся. Степан жевал капусту, кусочек моркови застрял в его бороде. Братья никуда не торопились в отличие от незваных гостей.

Матвей решил кое-что уточнить.

– Значит, вы хотели схитрить? – спросил он. – Вместо настоящей охоты устроить мнимую? И егеря должны были вам в этом помочь? А потом совместными усилиями содрать с лоха бабки за якобы выполненную работу?

– Правильно, – кивнул Степан. – Сечешь! Договориться с Макаром и Ванькой оказалось легко. Они, как услышали про деньги на халяву, сразу согласились. По большому счету мы ведь не просили их закон нарушать. Просто сделать вид, что охотимся на кабана. Они – загонщики, мы – стрелки. Предупредили москвича: дескать, кабан на открытую местность не выйдет, поэтому зверя лучше ждать в чаще. Там гущина, обзор плохой, опытный стрелок и тот может промахнуться. А ваш Неверов, похоже, чуть ли не впервые с ружьем в лесу очутился.