Сейчас он миновал загаженную автобусную станцию, пропитанную выхлопными газами; темный сарай, в котором на трясущемся экране можно насладиться такими шедеврами киноискусства, как «Изнасилование эротической девы» и «Она: секреты замужества».

Здесь сыном повара никого не заинтересуешь.

В туристическом агентстве «Снежный барс» повар выждал, пока Таши закончит обрабатывать клиентку. Таши славился умением выторговать патагонские штаны у иностранок и дать им возможность описать любовные приключения с шерпа. На столах разложены буклеты с рекламой экскурсий по монастырям — главная статья дохода Таши. Снимки гостиниц, обставленных старинной мебелью, иногда взятой из монастырей. В конце упоминаются современные удобства и облицованные кафелем туалеты.

— Поедешь в Америку — возьми меня с собой, — улыбается Таши, продав туристке путевку в Сикким.

— Возьму, всех возьму, — кивает повар. — Почему не взять? Страна большая, всем места хватит. Не такая теснота, как здесь у нас.

«…Я коплю деньги на билет, — пишет Бижу. — Как у тебя дела, как твое здоровье?» Бижу еще достигнет того, чего не смогли добиться родители Саи, чего не смог добиться судья.

Повар шагает мимо мастерской портного Аполло-Глухое Ухо. Глухим ухом этот косорукий портной всегда поворачивается, чтобы выслушать неизбежные жалобы. А жалоб хватает. То полоски сделает горизонтальными вместо вертикальных, то с размером наврет. Судье сошьет размером на Саи, а Саи — на судью.

Повар зашел в большой лабаз Ларка. Чай «Тош», всякая лапша, сгущенное молоко «Милкмэйд». А вот и доктор, она зашла за лекарствами, которые хранит в холодильнике Ларка.

— Мой сын в США нашел новую работу.

Сын докторши тоже в Штатах. У него, у повара, есть что-то общее с докторшей, одной из наиболее уважаемых личностей города!

Уже в сумерках, возвращаясь домой, останавливался повар возле сидящих на дороге, прямо на полотне, чтобы не испачкать одежду о траву и придорожную грязь. Когда мимо проходила машина, они поднимались, отходили, потом возвращались, отдыхали, перед тем как продолжить подъем.

Остановился возле госпожи Сен, у которой в Америке дочь.

— Лучшая в мире страна. Кто в Англию поехал, сейчас жалеют. — Рука госпожи Сен многозначительно поднялась в направлении усадьбы «Мон ами», резиденции Лолы и Нони.

Повар и к ним зашел. Лола не любила, когда подвергали сомнению Старую Англию, но к повару относилась неплохо, потому что бедняк. Рассказал о сыне афганским принцессам, которые платили ему за доставку куриц с рынка. Холодильника у принцесс не было, они варили всю курицу сразу, а потом каждый день готовили из нее что-нибудь новенькое. То с карри, то под сырным соусом, а в то благословенное время, когда в Калимпонге поспевают грибы, с грибами, спрыснутыми ложечкой бренди.

Рассказал монахам, закатавшим рясы и гоняющим футбольный мяч возле гомпа. Рассказал дядюшке Потти и отцу Бути, устроившим на веранде танцы. Дядюшка Потти то и дело щелкал выключателем: светло — темно, светло — темно!.. Он убавил громкость, чтобы послушать повара.

— Да что ты говоришь! Вот молодец!

Они подняли стаканы и снова прибавили музыку.

«…Джамбалайя… пампкин-пай-я… мио майо!..»

Последняя остановка — картошки купить. Всегда здесь, чтобы не тащить издалека. У прилавка дочка хозяина в длинной ночной рубашке. Вот ведь мода пошла! Все в ночных рубашках. Дочери, жены, бабки, племянницы… Средь бела дня, на рынок, по воду ходят…

Милая девушка, невысокая, плотненькая. В вырезе рубашки грудка виднеется, аппетитная такая, женщины и те засматриваются. Бижу бы понравилась. Говорят, отец ее не бедный…

— Три кило картошки, — улыбается он девушке. — А что, рис у вас хорош?

— Нет, дядюшка, грязный рис. Столько камушков мелких — зубы сломаешь.

— А атта?

— Атта что надо!

Да, деньги — еще не все, говорит себе повар. Дорого внимание. Чтобы за тобой кто присмотрел и самому чтоб было о ком заботиться…

Заинтересовавшись любовью, Саи почувствовала интерес к любовным приключениям других и начала донимать повара расспросами о судье и его жене.

— Когда меня в дом взяли, старые слуги рассказывали, что смерть вашей бабушки сделала вашего дедушку жестоким. Она добрая была, никогда никого не ругала, на слуг не кричала. Ох как он ее любил! Аж сердце замирало, коль глянуть-поглядеть.

— Да ну?

— Да, так говорили. Хотя говорили тоже, что он это скрывал.

— А может, он ее и не любил вовсе.

— Да как у вас язык повернулся, злая девчонка! Конечно любил!

— А откуда слуги узнали, если он это скрывал?

Повар призадумался, вспомнил свою жену.

— Да, никто не знал. Но в те дни люди не были болтунами. Есть много способов проявить любовь, не так, как в кино показывают. А вы, нынешние, только кино и знаете. Вы еще глупая девчонка, Саи. Самая большая любовь всегда внутри.

— Ты говоришь, как тебе удобно.

Повар еще немножко подумал.

— Да, так оно и есть. И это вернее всего.

— Так любил или не любил?

* * *

Повар и Саи сидели на ступенях лестницы, ведущей в сад, выбирали насекомых из шерсти Шамки. Час покоя и отдохновения. Большие пузатые клещи подыхали покладисто, почти добровольно. Мелкие цеплялись за жизнь. Сброшенные на камень, они вжимались в выщербинки, а после удара старались удрать.

— Стой, не уйдешь! — гонялась за ними Саи. — Будешь знать, как кусать нашу Шамку!

Пытались их топить, но и тонуть эти твари не хотели. Вскарабкивались друг другу на спины, выбирались на стенки сосуда. Саи сливала их в горшок туалета, смывала, но они выплывали из водоворота и кружились по воде, выбирались по стенкам унитаза.

* * *

Глаза повара вдруг вспыхнули огнем воспоминания.

— Да, да! Нет-нет, не нравилась она ему. Она сошла с ума!

— Да брось ты!

— Да, да, говорили, что она сошла с ума.

— А кто она была? Откуда?

— Я имя забыл. Отец у нее богатый был, семья выше вашего дедушки. Каста не высокая, но верхняя ветвь, уважаемая. Очень деликатного была сложения, пальчики, там, носик, ушки… кожа светлая, как молоко. За иностранку можно было принять. Женились они в пределах пятнадцати семейств, но для дедушки вашего сделали исключение, ради службы. Только, вот беда, больше я ничего не помню.

* * *

— Кто была моя бабушка? — ошарашила Саи деда неожиданным вопросом. Дед, как всегда, неподвижно восседал над шахматной доской. — Из какой семьи?

— Ты видишь, что я занят? — проворчал он, не поднимая взгляда от доски. Потом встал и сошел в сад. Над папоротником гонялись одна за другой белки-летяги, горы ввинчивались в небо, как рога антилопы. Он вернулся к доске, сделал ход — как будто старый ход в старой игре.