Днями Гавря блуждал узкими мощеными булыжником улицами, дивился домиком из камня, таким же каменным забором, зеленому, ползущему по стенам, плющу, лавочкам на торгу, мастеровым чеботарям, бронникам, золотых и серебряных дел умельцам.

В Вильно малолюдно, но зато полно жолнеров21. Они оружные ходили по городу, толпились у замка.

На торгу, на деревянных полках, калачники продавали хлебы и пышки, женщины-пирожницы выносили корзины с пирожками. Гавря к женщинам литовкам приглядывался. Белокурые, в чепчиках, сарафанах, а поверх фартуки полотняные, на ногах ботинки кожаные.

Не такие в Вильно пирожницы, как в Твери. В Твери кричат, зазывают, а здесь в Вильно молчаливые, редко переговаривались, на Гаврю никакого внимания.

Из корчмы, из дверей щелястых тянуло мясом жареным, иногда квашеной капустой. В корчму зайти Гавря не осмелился, да и денег не было…

Вот уже два месяца, как тверичи в Вильно, то Витовт был в Кракове, то в Варшаве. Холмский недоумевал:

– Этак он нас до зимы продержит…

Витовт вернулся к концу осени, и засветился огнями виленский замок. Ожил. Вечерами до полуночи играла музыка, будоража весь город. Съезжались в замок паны литовские.

Борис тверской был в ярости. У него созрело желание покинуть Вильно, когда его наконец позвали к Витовту. Литовский князь принимал тверского в тронном зале, сидя в высоком резном кресле, в окружении знати. Он слушал тверича, не перебивая, казалось, весь внимание, а когда тверской князь замолчал, Витовт заговорил с усмешкой, постукивая ладонью по креслу; что князья удельные, какие его власть приняли, не силой, а добром в княжестве Литовском живут. Что до Смоленска, так это отчина его жены, княгини Анны.

Говоря, Витовт теребил седые усы… Прищурился, повел рукой по толпившимся вельможам.

– А я, князь Борис, неволить никого не желаю и в католичество православных не зову. Однако не отрицаю, католики у меня первое место в Думе занимают и в Сейме. А почему? Веры у меня к ним больше…

Но ты, князь Борис, прав, жолнеры мои вольности допускают, когда в земли твои захаживают. Отныне я буду их за это сурово наказывать…

Вышел князь Борис из замка, у мостика его Холмский дожидался. Догадался Михайло, как принял Витовт князя тверского. Борис рукой махнул.

– Завтра в Тверь ворочаемся.

Звенигород в полсотне верст от Москвы. Город тихий, дремотный. Даже удивительно, отчего Звенигород именуется. Звенигород и Галич – удел князя Юрия Дмитриевича.

Вал и высокие стены оберегают город. В Звенигороде хоромы княжьи, собор Успенский белокаменный, одноглавый, строения боярские и люда. А на реке Сторожке при впадении ее в Москву-реку стоит Саввино-Сторожевский монастырь.

Князь Юрий иногда навещает монастырь, отстоит службу в деревянной церковке вместе с монахами, в келье архимандрита Мирона поедят скудной монастырской трапезы, поговорят о жизни суетной. А в тот день, как в Звенигороде побывал епископ Вассиан, князь Юрий жаловался архимандриту, что владыка Фотий грозит Юрию епитимией. Мирон слушал князя Юрия, крест нагрудный теребил.

– Сын мой, не доведи митрополита до греха. Не о себе владыка печется. Почто ты на великое княжение замахиваешься? Не своей волей сел на Москве великим князем Василий, завещанием отцовским. Смирись!

– И ты, архимандрит, противу меня? – Вскипел Юрий. – Аль мне перед племянником смириться?

– Уйми гордыню, князь, не тревожь воли покойного великого князя.

– И ты на меня, отец Мирон? Слышать тебя не желаю.

Князь Юрий Дмитриевич вскочил, выбежал из кельи, хлопнув дверью…

Ночь ворочался без сна, злился и на Фотия, и на Вассиана, теперь и архимандрит на него…

К утру унялся гнев, и князь сказал сам себе:

– Погожу, когда Василий в Орду отправится. Там я правду сыщу.

Утром воеводе Анисиму сказал:

– Ты, боярин, дружину на Москву не поднимай. Время не настало.

И подумал: пусть Фотий надеждой себя тешит, что смирился аз. Нет, не смирился и отчего мне униженным быть? Мне, только мне на великом столе московском сидеть, а не Василию, племяннику моему неразумному. Это все Софьи, да кое-кого из бояр московских рук дело. Василия научают. Софья на отца своего, Витовта, полагается. А подумала бы, леты его к восьмидесяти подкрались, с виду он крепок, а Господь счет ведет. Седни он жив, завтра Бог прибрал…

Ударил колокол храма Успенского. Юрий прошептал:

– Прости, Господи, вины мои вестные и безвестные.

Давнее вспомнилось, как привезли в Москву в жены великому князю московскому из Литвы дочь Витовта Софью.

Не приглянулась она Юрию, крупная и лицом груба. Но брат, Василий Дмитриевич, все годы прожил с ней в согласии. А что великая княгиня Софья? Юрий не забыл, какими очами она глядела на него. Пожелай ее Юрий, и она вступила бы с ним в тайный грех.

Юрий благодарен судьбе, что не довела она его до грехопадения. Ино теперь гадал бы, чей отпрыск Василий, его ли, брата?

Тоска вдруг нахлестнула, ворохнулась боль душевная. И подумал, живет, суетится человек, богатства, власти алчет. К чему? В жизнь иную, потустороннюю, ничего с собой не берет. Может, понапрасну его хлопоты о великом княжении?

И он тряхнул седой головой.

– Господи, вразуми…

Великий князь Василий и рад бы уступить дяде, князю Юрию московский стол, да мать, Софья Витовтовна, стеной встала:

– Твое наследственное право, сын. Коли уступишь, Русь покой потеряет. Боли киевские повторятся. Всяк станет мостится на стол московский, пирога лакомого отведать…

На престольный праздник отправился великий князь Василий в Троице-Сергиеву лавру. С собой в колымагу позвал боярина Всеволжского. Переговаривались, о дождях частых, об осени, которая так незаметно подкралась. Боярин сказал, что хлеба сжали по сухому, теперь уж, когда снопы свезли с поля, хвала Всевышнему, голод минует.

Незаметно речь на князя Юрия повернули:

– Не емлется князю Юрию, – пожаловался Василий, – чую нелюбовь ко мне. А почто? Я ль повинен, что княжение великое отец мне завещал?

– Ты, княже, в голове обиды не держи. На Господа уповай. Сказанное в Книге Премудрости вспомни: мужайся, и да укрепляется сердце твое, надейся на Господа.

– Я слову Божьему вразумею, боярин Иван Дмитриевич, но в Книге Мудрости, в Новом Завете также говорится: царство Божие не в слове, а в силе.

– То так, великий князь, но за Москвой сила. А когда ты в Орду отправишься, то и я с тобой. Помни, княже, за нами правда.

– Дай-то Бог, а я, боярин, помощь твою век помнить буду.

Всеволжский улыбку в бороде спрятал, в мыслях свое: Алену бы великой княгиней московской увидеть…