Предвидим законный вопрос, который давно вертится на языке любознательного читателя:

– А как же слон? Был ли слон?…

Абул-Аббас – белый азиатский слон, подаренный багдадским халифом Гарун-Аль Рашидом императору Карлу Великому в 798 году

Спешим ответить: да, слон был. И не только был, но даже имел весьма звучное имя. Франкская летопись сохранила это имя для потомства: слона звали Абу-ль-Аббас. Мало того. Эйнгард уверяет, что слон, отосланный Карлу Великому, был единственным слоном Харуна ар-Рашида!..

…Когда после коронации, весной 801 года, император возвращался из Рима на родину, его близ Верчелли нагнали восточные послы. Они сообщили Карлу, что еврей Исаак, отправленный четыре года назад к Харуну ар-Рашиду, благополучно возвращается с многочисленными подарками и со слоном. Исаак, однако, задержался в Северной Африке, ибо у местных правителей не оказалось достаточных транспортных средств. Карл незамедлительно послал своего канцлера Эрканбальда в Лигурию, дабы тот подготовил корабль для доставки заморского гостя. Исаак с грузом прибыл в Порто-Венере в октябре 801 года. Оттуда он двинулся на север, но в связи с приближающимися холодами не рискнул переправлять слона через Альпы и зазимовал в Верчелли. Очевидно, путешествие через горные перевалы оказалось не из легких, ибо в Ахен слон был доставлен только 20 июля 802 года. Разумеется, он произвел фурор и затмил все другие подарки. О нем сообщили все местные летописи, в том числе даже такие, которые славились своей лаконичностью. 802 год для франкского государства можно смело назвать «годом Слона», ибо гость из далекой Индии вытеснил все другие события, сколь бы важными они ни были.

Карл поместил слона в свой знаменитый охотничий парк, славившийся различными чудесами природы, и здесь Абу-ль-Аббас стал объектом для всевозможных, в том числе и «научных» наблюдений, которыми тогдашние эрудиты смело оперировали в своих трудах. Так, известный грамматик и географ Дикуил, возражая автору одного компилятивного сочинения, упрекал его за утверждение, будто слон никогда не ложится. «Слон, – писал Дикуил, – напротив, лежит подобно быку, что все люди Франкского государства наблюдали на слоне императора Карла…»

Но недолго длилось безмятежное пребывание Абу-ль-Аббаса в уютном охотничьем парке. У императора была привычка во время походов или путешествий возить с собою своих детей, а то и весь двор. Не желая расставаться со своим любимцем, Карл и его стал повсюду таскать за собой. Так продолжалось до 810 года, ставшего роковым для заморского животного. В этом году император отправился на север, в Саксонию. Перейдя Рейн, он стал поджидать войско. И вот во время этой стоянки и околел бедный Абу-ль-Аббас. Не исключено, что он стал жертвой эпидемии, косившей в этом году скот по многим северным областям.

Гибель слона произвела не менее сильное впечатление, чем его прибытие. Об этом опять заговорили все летописи, приравнивая печальное известие к самым тяжелым событиям года. «В том же году, когда умер слон, – повествовала одна хроника, – скончался и король Италии Пипин…» Другой летописец, повествуя о всевозможных несчастиях, уточнял: «И король Пипин, сын императора, скончался, и знаменитый слон, которого Арон (то есть Харун. – А. Л.) прислал императору, внезапно умер…»

Так окончил свои дни знаменитый Абу-ль-Аббас, косвенный виновник многих великих событий, прожив при франкском дворе всего около девяти лет…

История со слоном увела нас на десять лет вперед от того момента, когда Карл впервые ощутил на своей голове императорскую корону. Думается, мы развлекли читателя, но в какой-то мере и приблизились к ответу на вопрос о «тайне императорского имени». Полную же разгадку следует искать в Византии.

Выше было указано на то, что Ахен и Багдад сблизили общие враги, одним из которых были испанские Омейяды, другим же, по началу меньше беспокоившим Карла, но значительно более опасным и непримиримым, – Византия.

Можно спросить: почему франкский король находился во враждебных отношениях с государством, с которым почти не имел общих границ и с которым ему, казалось бы, нечего было делить? Почему враждебность эта достигла таких размеров, что в борьбе с христианской державой христианскому королю пришлось прибегать к помощи мусульман?

Перед нами яркий пример того, как политика берет верх над религией (причем у такого ревностного блюстителя христианства, как Карл Великий). Существо же дела уходит в глубь веков, снова уводя нас к истокам.

Начиная с 476 года, когда захвативший Рим Одоакр формально упразднил Западную Римскую империю и отослал знаки императорского достоинства в «новый Рим», Константинополь, восточные императоры смотрели на себя как на единственных законных наследников Цезаря и Августа. Юстиниан попытался даже реставрировать Римскую империю во всем прежнем объеме; и хотя это ему не удалось, его преемники не собирались отказываться от подобных притязаний. Понятно, что в их глазах «варвар» – франк, развивший вдруг весьма бурную деятельность на Западе, был личностью весьма подозрительной. Вся его политика в Италии, от завоевания Лангобардского королевства и до установления протектората над беневентским герцогством, рассматривалась как цепь «узурпации», противозаконных актов, имевших целью ущемить права законных властителей. И, конечно же, самой главной из «узурпации», намного перекрывавшей все остальное, стало событие 25 декабря 800 года, нанесшее смертельный удар византийской идее «единства» империи.

Собственно, здесь-то и лежит решение вопроса о «тайне» Карла Великого. Из рассмотренных фактов с ясностью вытекает, что широко разрекламированное Карлом «недовольство» коронацией было всего лишь дипломатической игрой, составляющей оборотную сторону заключенного им тайного политического союза с Багдадским халифом. С одной стороны, готовя грозную военную силу, которую в случае надобности можно было направить против Византийской империи, с другой, Карл всячески стремился показать, что он не желал превращаться в соперника восточного императора, и уж коль скоро так вышло, то вина за это лежит не на нем, а на папе Льве III.

Могла ли столь грубая уловка ввести в заблуждение искушенный в политических интригах Влахернский дворец? В обычных условиях – конечно, нет. Но вся хитрость Карла как раз и заключалась в том, что выбрал он время не совсем обычное.

В те дни в Византии был явно нарушен закон: у власти находилась женщина, причем женщина, похитившая трон ценою кровавого преступления[10]. Это была императрица Ирина, с которой еще до захвата ею власти Карл вел переговоры. Теперь, выражая лицемерное огорчение по поводу своей «неожиданной» коронации, новый император Запада одновременно заявлял о своем желании сохранить полное «единство» империи: с благословения папы он отправил в Константинополь особое посольство, имея целью предложить руку и сердце повелительнице православного Востока[11]. И посольство было принято весьма благосклонно.