Малёк: весь вечер безуспешно пытался привлечь внимание красивой девчонки с длинны­ми золотистыми волосами.

Секс-аукцион нас несколько разочаровал. Саймон при­нес лифчик размера 32В, который Гоблин купил за двад­цать рандов. Верн выставил на аукцион рюкзак какой-то девчонки с учебниками и грязной хоккейной формой. Го­блин обвинил его в воровстве и заплатил пять рандов за все.

Мама позвонила из автомата и сказала, что у нас дома не работает телефон. Винит во всем папу, который со своим забором «расфигачил нам все электричество». Тут я услы­шал, как кто-то долбит снаружи по телефонной будке и орет: папа явно был с ней несогласен. Мама решила отвести Вом­бата к своей подруге-целительнице. Видимо, ей страшно от­того, что придется отправить бабулю в психушку, а папе страшно, что не дай бог бабуля поселится с нами.

Понедельник, 26 марта

Эмбертон треснул по моему шкафчику своей тростниковой палкой и заявил, что мне звонят. Я бросился вниз по лест­нице, снял трубку и услышал, как кто-то лихорадочно копо­шится в поисках монет и сердито бурчит, что телефонную компанию захватили левые радикалы. Потом раздался гром­кий стук, шуршание и грохот, после чего на линии воцари­лась тишина. Думаю, я не ошибусь, если предположу, что теперь и будка тоже не работает.

Весь день был на репетиции хора. Джулиан ведет себя как одержимый бесами. В пятницу мы едем в Йоханнесбург, и он не успокоится, пока хор не будет звучать идеально!

Вторник, 26 марта

Позвонила мама из дома Мардж. Я то и дело прислушивал­ся к голосам на заднем фоне, но ничего не услышал. Пред­ставлял, как мама сидит в гостиной и говорит со мной по телефону Русалки. Наш домашний телефон по-прежнему сломан, а папа подумывает о том, не организовать ли марш протеста возле ближайшего офиса телефонной компании. Вчера мама возила Вомбата к целительнице, которая поста­вила ей диагноз «клаустрофобическая лихорадка». Это ког­да ты слишком долго находишься в одном и том же месте, и от этого начинает ехать крыша. К сожалению, следующие мамины слова были худшим, что я услышал с 15 февраля.

Мама с Вомбатом поедут с нами в Йоханнесбург!

У меня резко заболела голова, а к горлу подкатила тош­нота.

Я В ПОЛНОМ ДЕРЬМЕ!

Среда, 27 марта

14.15. У меня на мошонке три волоска!

(Вообще-то, только один из них на мошонке, остальные два чуть дальше к северу.)

Взбежав по лестнице, я сообщил ребятам, что больше не Малёк. Все бросились к моей кровати, а Саймон достал игрушечную лупу. (Сначала это было смешно.) После тща­тельного осмотра Рэмбо заявил, что я по-прежнему Малёк. Я попытался спорить, но Гоблин откашлялся и сказал, что­бы я успокоился. Все заржали, а Верн вдруг схватил меня за член. Тут же наступила тишина. Все смотрели на Верна, ко­торый хихикал, как идиот, сжимая мой член между большим и указательным пальцами. Я был слишком потрясен, чтобы шевельнуться, и уставился на Верна вместе с остальными.

Тут он перестал хихикать, а его лицо покраснело. Он от­пустил мой член, схватился за голову и вырвал клок волос.

Оглядев нас безумным взглядом, он выпалил: «Малёк!» — и выбежал из комнаты. Роджер остался с нами.

Рэмбо немедля созвал совещание. Он считает, что Верну становится хуже и его место в психушке. Все разволнова­лись, стали орать друг на друга, и совещание превратилось в подушечный бой. Я же выскользнул из спальни в туалет, чтобы проверить, не появилось ли за это время на теле чего нового.

Четверг, 28 марта

После собрания говорил с Папашей. Тот на каникулы едет к своему брату в Англию. Он пожелал мне удачи на га­стролях, прокричал что-то на латыни и отправил меня во­свояси.

Репетировал соло «Иисус, отрада страждущего». Джу­лиан сказал, что это триумф. Я не стал говорить ему про во­лоски. У него и так вот-вот случится нервный срыв.

Упаковал чемоданы. Не могу дождаться, когда закончат­ся эти гастроли и можно будет вернуться домой, в родную кровать.

Пятница, 29 марта

10.00. Попрощавшись с Безумной Восьмеркой, сел в ав­тобус, которому предстояло отвезти наш хор в Йоханнес­бург. На боку автобуса кто-то вывел пеной для бритья: «ХОР ГОМИКОВ». Джулиан велел мне сесть на заднее сиденье вместе с ним и завернул меня в одеяло, чтобы убе­речь от весеннего сквозняка. Вообще-то, в автобусе стояла жуткая жара, но я не осмелился с ним спорить.

Когда мы проезжали школьные ворота, хор запел школь­ный гимн. Мы свернули за угол, выехали на главную доро­гу, и тут я вдруг замолк. На обочине под деревом стоял лимонно-зеленый «универсал» с тонированными стеклами. За ветровым стеклом виднелось яркое пятно фиолетовых волос. Ребята продолжали петь, а я почувствовал, как лицо заливает краска.

Не могу поверить, что мама с Вомбатом попрутся вслед за школьным автобусом! Мало того, мама, кажется, решила ехать как можно ближе к нам!

Спросил Джулиана, нельзя ли сесть вперед, но тот отве­тил, что нет. Тогда я сполз на сиденье как можно ниже и стал молиться, чтобы мою семейку никто не заметил.

Но такова уж моя судьба: вскоре по автобусу пошел слух, что к нам прицепились две какие-то старперши. Нтоко (тре­тьекурсник с шикарным баритоном) помахал в окно. Мама нервно помахала в ответ, а Вомбат схватила сумочку и спря­тала ее под заднее сиденье, а потом показала на Нтоко паль­цем и шепнула что-то маме. Та, к счастью, тут же отъехала чуть подальше.

Мы будем жить в Парктауне, в общественном центре.

Суббота, 30 марта

11.00. Весь хор в дурацких накидках и мантиях прошагал по проходу англиканской церкви Святого Мартина в Вель­де, распевая:

На этот горный склон крутой

Ступала ль ангела нога?[17]

Я пел от всего сердца. Наш хор был прекрасен. С бедного Джулиана пот катился градом. Он был похож на овечку, кото­рую ведут на заклание. Вомбат с мамой сидели в первом ряду и, когда я прошел мимо, помахали мне рукой. Но я пел, не от­рывая взгляда от сборника псалмов. Мы исполнили десять пе­сен и два соло. (Я буду солировать завтра в кафедральном со­боре Йоханнесбурга.) По окончании последнего номера (школьного гимна в нашем пламенном исполнении) две ста­рушки во втором ряду зааплодировали. Вомбат пришла в ужас, что кто-то осмелился аплодировать в церкви, повернулась к на­рушительницам лицом и громко шикнула на них. Старушки тут же перестали хлопать и сели с пристыженным видом. Вом­бат покачала головой и отвернулась с недовольным лицом.

Вечерний концерт мы провели в интернате для детей-инвалидов. Джулиан велел петь соловушками и не смеяться над беднягами.

Мне было очень жаль этих детей, большинство которых сидели в креслах-каталках. Им очень понравилось наше вы­ступление, а после мы угостили их шоколадными конфетами и вместе сфотографировались. Не мог не заметить, что у умственно отсталых детей то же выражение лица, что и у моего соседа по спальне.