— Нет, я тороплюсь. — И тут же, сволочь, добавил: — Ну, если за отдельную плату.

Еще давать этой твари деньги я настроен не был, но и возвращаться отсюда пешком, пусть и вместе с Алисой, особого желания не было.

— А вы не подскажете номер вызова такси?

— Не подскажу. — Сразу было видно, если он и знает номер, то не скажет. По-видимому, жители Василькова сплошь если не психи, то жлобы.

Я обратился к своей спутнице:

— Алиса, а ты не знаешь?

— Нет.

Водитель вновь завел мотор, и я тут же хлопнул ладонью по машине:

— Да подожди ты! — На «вы» к этому козлу желания обращаться уже не было.

Я повернулся к Алисе:

— У тебя дома городской телефон есть?

Алиса утвердительно кивнула.

— Давай ты сейчас с ним поедешь к себе, вызовешь такси и на нем приедешь сюда. Я буду тебя ждать здесь или в двадцать третьем доме. Так мы намного быстрее сможем решить все наши вопросы на сегодняшний день.

— Но ты ведь обещал не оставлять меня одну сегодня.

— Обещал. Но ведь дождь еще не кончился, — я улыбнулся и взял Алису за плечи. — Ну, лапка, верь мне. Нам намного опаснее будет возвращаться с этой улицы пешком. Через каких-то двадцать-тридцать минут мы будем вновь вместе.

На глазах у Алисы вновь выступили слезы:

— Честно?

На меня обрушился порыв нежности. Я прижал Алису к себе, а затем поцеловал ее в губы:

— Да.

Девушка обняла меня своими тонкими ручками за шею и вся прильнула ко мне. Через свой мокрый пуловер я ощущал, как быстро бьется ее сердце. За такой короткий период я стал самым близким для этого милого человечка. Мне вдруг не захотелось никуда ее отпускать, а так стоять с ней под дождем, обнимать и любить ее, забыть про все свои проблемы, про Обухова, про работу, про все на свете, а просто быть всегда с Алисой.

— Ну что вы там решили? — голос водителя в эту минуту мне показался особенно мерзким.

Я отстранил Алису от себя, а она, в свою очередь, с явным усилием убрала руки с моей шеи, но ее тело до последнего прижималось ко мне. Усадив Алису на заднее сиденье, я закрыл за ней дверь. Водитель завел машину, а Алиса высунула голову из окна и спросила:

— Витя, ты веришь в счастье?

— Нет никакого счастья. Есть только привычка. — «Москвич» рванул с места, а я махнул Алисе рукой. Я продолжал смотреть машине вслед, пока два маленьких красных огонька не скрылись за поворотом. Мне стало безумно одиноко.

СОНЯ

13 апреля. Четверг. Поздний вечер

Я огляделся по сторонам. Где именно был дом 23, водитель так и не показал. По обе стороны дороги просматривалось два дома, но только в одном из них горел свет. Я направился к нему. Как только подошел к калитке, сразу же залаяла собака. Похоже, дворняга, но открыть калитку и проверить я не решился. Меня всегда бесит, почему в таким домах звонки только возле входной двери, зато пройти к ним нет никакой возможности по причине наличия во дворе собаки. Неужели так сложно провести звонок к калитке, не понимаю.

Я позвал хозяев:

— Извините, кто-нибудь есть в доме?!

— Хто там?

— Меня зовут Виктор, я ищу дом Обуховых.

Из дома вышла тетка лет сорока пяти в белой ночнушке и надетой поверх коричневой кофте. Еще одна особенность сельских и околосельских жителей — ложиться спать чуть ли не с первыми сумерками.

— Нэ чую, говорить громшэ, що вам надо?

— Я говорю, мне нужен дом двадцать три, Обуховы там живут, не подскажете, где это? (Эта тетка точно была не матерью Обухова.)

— Кого трэба?

Она совсем нахрен глухая?!

— Гагарина, двадцать три! Где это?! — я уже почти кричал.

— Чого вы кричытэ, цэ напроты.

Перечница старая.

— Спасибо!

Я развернулся и пошел к дому через дорогу, но тетка меня окликнула в шину:

— Подождыть, а навищо воны вам?

Я остановился и оглянулся:

— В смысле? Я наведаться заехал, знаю их давно.

— Кого цэ их? Танька на свому гори зовсим з розуму поихала. Щэ ий тилькы гостей не выстачало.

Что за дура фамильярная? «Танька», «гостей не выстачало»… Какое твое старособачье дело?

— Я давний знакомый Татьяны Александровны, — на имени и отчестве Димкиной матери я нарочно сделал ударение, — и очень хорошо знал ее сына. Поэтому считаю возможным приехать навестить его мать и жену.

После слова «жена» мне показалось, что у тетки округлились глаза и она даже слегка отпрянула. Но, пожалуй, мне только показалось. Да и тетке, похоже, стало немного неловко, и она сделала попытку как-то смягчить разговор:

— Да я ничого, просто вже пизно для гостей, да и Татяны (ну хоть уже не «Танька») схожа нэмае вдома. А так, звисно, трэба навищаты людыну, стильки смэртэй пэрэжыты…

Почему смертей? Еще кто-то, кроме Димки, умер? Может, муж? Но он вместе с семьей не жил уже лет двадцать. Тогда кто?

Но я спрашивать не стал, а лишь еще раз уточнил:

— Так, значит, в доме напротив?

— Да. Чэрэз дорогу.

Я развернулся и пошел к дому, но меня неожиданно вновь окликнули:

— Стийтэ! Вы щось обронылы биля калыткы.

Да что нахрен еще такое?!

Я вновь остановился и повернулся к тетке. Та в свою очередь открыла калитку и подобрала возле нее какой-то небольшой прямоугольный предмет. Я вернулся назад и увидел в руках у женщины открытку с желтыми цветами. Черт! Это была та самая вторая открытка, которую показывала мне Алиса. Но я ведь, вроде, бы отдал ее! Хотя, не помню, может, машинально положил в карман.

В какой карман? Тот, что в джинсах, — и при этом открытка не помялась?

— О, це схожэ открытка. Яки гарни жовти квиточки. Трымайте, — и она протянула открытку мне, хотя стояла уже вновь за калиткой, пусть и открытой. — Тилькы нэ даруйте йийи дивчыни, бо жовтый колир — колир розлукы.

Покаркай мне, собака.

— Спасибо. Наверное, выпала. Всего хорошего, — и я направился к дому Обухова. За спиной чувствовался буравящий меня взгляд тетки.

Вблизи дом оказался не таким уж и маленьким. Одноэтажный, из белого кирпича, с двумя большими окнами, которые выходили на улицу, ко всему же обнесенный высокой металлической оградой. Возле дома был небольшой участок земли, вдали виднелся маленький сарай, а возле самого дома стояла зеленая (как мне показалось в темноте) беседка. Света нигде видно не было. К слову, в соседних домах тоже, от этого не только дом, но и вся улица выглядели особенно зловеще.